Дейв Барри: Хитрый бизнес

– Значит, мы им даем, чего они хотят.

– Мне это не нравится, – сказал капитан. – Я хочу сказать, это мое судно. И я несу ответственность.

– Пункт первый: судно не твое. Пункт второй: дорожишь работой – делай, что я тебе говорю.

Капитан сжал трубку, но промолчал.

– Кроме того, – добавил голос, – это большое судно. «"Титаник" тоже был большим», – подумал капитан.

Уолли Хартли разбудил стук, после чего из-за двери спальни раздался голос матери.

– Уолли, – сказала она, – это мама.

Она всегда говорила так, будто за ночь он мог каким-то образом забыть.

– Привет, мама, – сказал он, стараясь не показывать усталости и раздражения. Посмотрел на радиобудильник. 8.15. Уолли лег спать в 5 утра.

Дверь открылась. Уолли зажмурился от света и увидел мать в дверном проеме. Она оделась и уложила волосы, словно собралась куда-то пойти – чего, если не считать супермаркета, никогда не делала. Встала мать, как обычно, в 5.30.

– Хочешь вафель? – спросила она.

– Спасибо, не хочу. – Так он говорил каждое утро с тех пор, как, к своему стыду и отчаянию, в 29 лет – 29, боже мой! – переехал жить обратно к матери. Уолли не завтракал, но уже отчаялся ей это втолковать. Мать вбила себе в голову, что должна печь сыну вафли. И так просто от этой затеи отказываться не собиралась.

– Ты уверен? – спросила она.

– Я уверен, мама, – ответил он. – Спасибо. Уолли знал: она сейчас скажет, что испекла свежие.

– Я испекла свежие, – сказала она.

– Спасибо, мама, но я правда не хочу.

Сейчас самое время сообщить, что она не может видеть, как они портятся.

– Не могу видеть, как они портятся, – сказала она.

– Прости, мама, – сказал Уолли, потому что ничем хорошим не кончится, заори он: ЕСЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ВЫБРАСЫВАТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ, ТО НЕ ДЕЛАЙ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ.

– Хорошо, – сказала она. – Я их оставлю на потом, на всякий случай.

Так она и сделает. Завернет вафли в фольгу и положит в холодильник. Позже, когда будет убираться на кухне в четвертый раз, достанет их из холодильника, выкинет, сложит фольгу (у нее были куски фольги, относящиеся ко временам президенства Буша-старшего) и приберет ее в ящик стола для завтрашних вафель.

– Прости, мама, – повторил Уолли.

Она принюхалась к воздуху в комнате. Уолли терпеть не мог, когда мать принюхивалась к его комнате, к запаху его тела.

– Здесь затхлый воздух, – сказала она. Ей всюду чуялась затхлость, всюду виделась грязь. Покажите ей Давида Микеланджело, она и на него кинется со «Спик-энд-Спэном». [2]

– Здесь все в порядке, мама, – ответил он.

– Надо бы пропылесосить, – сказала она. Она пылесосила в его комнате каждый день. Иногда по два раза. Кроме того, она стирала и гладила его шмотки. Складывала его нижнее белье. Уолли приходилось хранить травку в машине, чтобы она не нашла.

– Мама, не надо убираться в моей комнате.

– Здесь пахнет затхлостью, – сказала она. – Надо пропылесосить.

Уолли лег на кровать и закрыл глаза – в надежде, что мать закроет дверь и даст ему доспать. Но нет, она уже два часа как была на ногах, выпила две чашки кофе, говорить ей было не с кем, а до появления Регис оставался еще час. Самое время для метеосводки.

– Боб Соупер сказал, что будет шторм, – сообщила она. Боб Соупер был метеоролог с «Майами ТВ», ее любимец. Однажды мать столкнулась с ним в Майами-Бич в отделе деликатесов супермаркета «Пабликс», поздоровалась, и – рассказывала она всякий раз, вспоминая это историческое событие – он был как нельзя мил. Это было одно из самых ярких впечатлений ее жизни с тех нор, как умер ее муж – отец Уолли.

– Тропический шторм Гектор, – сказала она. – Боб Соупер сообщил, что скорость ветра до пятидесяти пяти миль в час. Очень бурное море, заметил он.

– Угу, – ответил Уолли, не открывая глаз.

– Так что судно никуда не поплывет, да? – спросила она. – Ты ведь не поплывешь в такую погоду?

– Не знаю, мама, – сказал Уолли. – Может, и нет. Надо позвонить. Но позже. Я еще посплю немного, ладно? Я довольно поздно вернулся. – Он отвернулся от света, от силуэта матери.

– Пятьдесят пять миль в час, – сказал она. – Они не поплывут в такую погоду.

Уолли промолчал.

– Я его видела в «Пабликс», – сказала она. – Боба Соупера.

Уолли промолчал.

– В отделе деликатесов, стоял в очереди, как все, – сказала она. – Он был как нельзя мил.

Уолли промолчал.

– Взял ветчину, запеченную в меду, полфунта, – сказала она. – «Кабанью Голову».

Уолли промолчал. Прошло десять секунд; он чувствовал, как она стоит рядом.