Дарья Донцова - Доллары царя Гороха

Решив собрать самые необходимые вещи, я сходила в наш разрушенный дом. На участке вовсю кипела работа. Бригада строителей разбирала завал. На первом этаже три женщины споро укладывали в ящики неразбившуюся посуду и кухонную утварь. Я попросила их отдельно упаковать минимум необходимых для жизни на даче вещей, потом вытащила из своего шкафа кое-какие шмотки, вернулась в домик для гостей и принялась складывать сумку. Внезапно мне на глаза попались грязные джинсы и мятая футболка.

Я разозлилась на себя: надо же, успела обзавестись барскими привычками. Жизнь с домработницей приучила меня не думать о стирке и глажке. Вечером, особо не напрягаясь, я кидаю в кресло одежду, а на следующий день она оказывается выстиранной и выглаженной. Но сейчас я не дома, а в гостях, Ирка же лежит со сломанной лодыжкой, а «Канди» погибла под обломками, придется стирать брюки в тазу.

Я взяла джинсы и решила проверить карманы. Очень хорошо помню, как несколько лет назад я засунула в стиральную машину курточку, в которой лежала записная книжка Кеши. Сами понимаете, в какой гнев впал Аркадий, обнаружив у себя на столе изумительно чистый, абсолютно без всяких записей блокнот.

Внезапно пальцы нащупали что-то плоское, я вытащила слегка помятый конверт и цокнула языком. Надо же! Как я могла забыть! Раненый шофер попросил меня передать письмо некой Кларе. Я же хотела отдать послание милиции, но, узнав о несчастье в Ложкине, забыла про все. Кстати, меня обещали вызвать в качестве свидетеля и не позвонили. Хотя следователь небось пытается соединиться со мной, я дала телефон дома, но провода оборваны, аппарат не работает, номера моего мобильного он не знает. Вот чушь собачья!

Я повертела заклеенный конверт. Ни адреса, ни телефонного номера, вот имя женщины я помню хорошо – Клара. Ну-ка попробуйте найти ее, без фамилии! Может, адрес есть внутри?

Пару минут я колебалась. Совать нос в чужие письма более чем неприлично. Мне бы жутко не понравилось, начни кто-нибудь изучать мою корреспонденцию, но сейчас что делать?

Я все-таки вскрыла конверт и вытащила из него доллары, мятые, достаточно старые, видно, давно ходящие по рукам. Кстати говоря, мне такие нравятся намного больше, чем новенькие хрустящие банкноты. Последние запросто могут оказаться фальшивыми, а истертые баксы гарантированно настоящие. Пять купюр, все по сотне. Еще я обнаружила записку, на которой круглым, ровным почерком было выведено: «Аня Кауфман, Институт полиграфии и печати».

Я повертела деньги в руках. Пятьсот долларов – большая сумма, просто так ее шоферу никто не даст. У нашей семьи нет наемного водителя, мы просто не нуждаемся в его услугах, потому что сами великолепно водим автомобили, а вот у Сыромятниковых служит молодой человек по имени Гена, и я знаю, что его зарплата как раз и составляет полтысячи американских рублей. И как теперь поступить?

Я схватила трубку.

– Да, – проорал полковник, – говори скорей, недосуг мне болтать.

– Фу, как грубо! – возмутилась я. – Небось служебная инструкция предписывает тебе вежливо сказать: «Дегтярев», а не вопить, словно голодный бизон.

– По своему мобильнику я разговариваю как хочу! – перешел в диапазон ультразвука приятель. – Что тебе надо?

– Помнишь, я рассказывала о раненом шофере?

– Быстрее!

– Меня обещали допросить как свидетеля и молчат.

– Значит, ты им не нужна.

– Но я очень…

– Это все?

– Нет!!!

– Что еще?

– Надо узнать имя водителя и в какой больнице он лежит!

– Зачем?

– Ну… понимаешь, я нашла…

– Потом побеседуем.

– Но…

Внезапно Дектярев совсем елейным голосом просюсюкал:

– Леночка? Вы сегодня чудесно выглядите! Заходите, садитесь. Чай? Кофе? Или, может, сходим в кафе? Это рядом, в двух шагах. Рекомендую данное заведение: мороженое, кофе, тихая музыка…

– Ты с кем разговариваешь? – возмутилась я.

– Я занят, – зашипел в трубку полковник, – пришла важная свидетельница, надо ее приветить, мне просто категорически не до тебя с твоими глупыми вопросами, позвони позже, а еще лучше – покалякаем дома, вечером.

Я не успела произнести и звука, как из трубки понеслись короткие противные гудки. Сказать, что я обозлилась, – это значит ничего не сказать. Ах вот оно что! Леночка! Сюсю-мусю! Со мной, между прочим, Дегтярев никогда так не говорит! И в какое кафе он собрался повести эту тетку? Небось она жуткая уродина! Отвратительная баба! «Мороженое, кофе, тихая музыка». Лысый Ромео! Ну погоди!