Алан Гордон - Шут и император

Виола задумчиво помолчала.

— Мне кажется, что вы не лучше других, если используете карликов для целей, выгодных гильдии.

— Может, и так. Однако у нас есть одно оправдание. Мы обходимся с ними по-человечески, как с полноправными членами гильдии. Ты же понимаешь, моя госпожа, что гильдия использует всех нас в своих целях, и карликов в той же мере. Кстати, многие из них в результате живут припеваючи. Жил у нас когда-то один карлик по имени Скарлетт… хотя это долгая история, лучше оставим ее до другого раза. Близнецы Нико и Пико попали к нам совсем маленькими. После обучения нам удалось пристроить их в Константинополь. Они стали великолепной парой, преуспевшей как в акробатических номерах, так и в разговорно-музыкальных жанрах. И умудрились пережить несколько внезапных смен императоров, продолжая успешно служить целям гильдии.

— Полагаю, самозащита не относилась к числу их достоинств.

— Ты ошибаешься. Нико превосходно владел ножом, а Пико отлично разбирался в ядах. Должно быть, их захватили врасплох в собственном доме.

— Они, наверное, действительно преуспевали, если имели собственный дом.

— Ты все поймешь, когда увидишь сама.

Мы поднялись на вершину холма, и Виола, ахнув, перевела лошадь на шаг.

— Это они? — удивленно воскликнула она. — Это стены Константинополя?

— Ни малейшего сходства, — ответил я.

— Но эти стены… такие мощные.

— Сущая безделица, детские кубики в сравнении со столичными городскими стенами. Это так называемая Большая стена Анастасия. Смотрится внушительно, однако ее не раз пробивали. До Константинополя нам еще два дня езды.

Анастасийская стена, разумеется, охранялась, и в тот вечер нашими зрителями были в основном солдаты. Клавдий также участвовал в представлении, играя традиционную для ученика роль бестолкового и неуклюжего парня. Виола очень комично изображала хвастливого молчуна с оскорбленным чувством собственного достоинства, особенно смешно проявлявшимся, когда я начинал подшучивать и издеваться над ним, не дергая, конечно, за бороду, чтобы сохранить маскировку.

И к тому же мы удачно использовали ее истинную натуру: ворчливый и неуклюжий бородач, незаметно стащив у меня лютню, вдруг выдал чистейшее сопрано, поразив этих грубых вояк красотой своего голоса. Никто из них и подумать не мог, что такой увалень способен издавать почти соловьиные трели, зато в конце представления наши кошельки изрядно потяжелели.

Позже мы сели поужинать в компании солдат, набранных из куман, кочевых турок, которые свободно говорили по-гречески.

— Вам повезло, что вы прибыли сегодня, — сказал один парень. — Мы только вчера разбогатели. Нам выдали наконец полугодовое жалованье. Если бы денег так и не привезли, то вы, заглянув сюда через недельку, не нашли бы за этими стенами никакой публики.

— Ну, отсутствие публики еще не самое страшное, — заметил я. — По крайней мере, тогда некому закидывать нас всякой дрянью. Но неужели вам платят так нерегулярно?

Под сетования и усмешки приятелей второй турок брякнул:

— Мы не входим в ближний круг императора.

А третий добавил:

— И поскольку не являемся ни доносчиками, ни шлюхами, то он редко вспоминает о нашем существовании.

— Не следует ли из ваших слов, что он заботится лишь о тех тварях, которые присасываются к нему, как пиявки? — съязвил я и, услышав дружный смех, отложил эту остроту в копилку памяти для будущего использования в стольном городе.

Двумя днями позже, когда мы выехали на небольшую возвышенность, Виола вдруг ахнула и, натянув поводья, остановила лошадь. Она долго созерцала раскинувшийся на взморье город.

— Да уж, вот это стена так стена, — наконец восхищенно произнесла она. — А точнее сказать, две стены.

— Добро пожаловать в Константинополь, герцогиня, — сказал я. — Полюбуйся на стены Феодосия, на самом-то деле спроектированные и выстроенные его ученым сподвижником Анфимием, но что проку от императорского чина, ежели нельзя приписать себе чужую славу? Вот эти укрепления никому пока не удалось пробить. Если собрать кости всех воинов, павших на подступах к городу, — а они исчисляются легионами, — то высота сооруженной из них пирамиды все равно не превзошла бы этих великих стен. Здесь полегло не одно арабское войско. Эти стены сдержали и отбросили мощный поток гуннов. Вестготы, поглядев на них, начали сворачивать лагерь, а болгарский хан Крум, опустошивший соседние византийские города и имевший среди личных трофеев чашу из черепа императора Никифора [4], бросил на них только один взгляд и зарыдал, осознав, что достиг наконец предела своих завоеваний.