Барбара Маккафферти - Взъерошенные перья

– Послушайте, Лизбет, – терпеливо продолжал я (настоящие профессионалы – олицетворение терпения), – все это чистая правда.

Я мог бы добавить, что эта самая треклятая правда служила для меня постоянным источником неудобств, о которых я не подумал, переезжая вместе с Рипом в этот дом.

Мы с Рипом обитаем посреди густого леса в доме с островерхой крышей, до центра Пиджин-Форка больше семи миль. По всему периметру дома проходит широкая терраса, поэтому, чтобы оказаться на земле, надо преодолеть несколько ступеней. Рип, завидев ступени, тут же начинает биться в истерике. Уж поверьте мне, я-то знаю. Каждое утро и каждый вечер мне приходится таскать его вниз-вверх, чтобы пес сделал свои дела на газоне, а не на террасе.

Когда Рип был еще щенком, таскать его по лестнице даже доставляло удовольствие. Мы тогда жили в Луисвиле в квартире на первом этаже. Пара ступеней вниз – и ты уже во дворе. Я в те дни еще работал в отделе убийств, и возвращаться домой к игривому щеночку было, в общем-то, в радость. И какое имеет значение, что у собачки не все в порядке с головой?

В те времена я жил вместе с Клодин – я называл ее Клодзиллой, – женщиной, которая оказала мне честь, согласившись стать моей бывшей женой. В сравнении с нравом Клодзиллы душевное расстройство Рипа выглядело приятным пустячком.

Но Рип давно уже перестал быть щенком, а лежание весь день напролет на террасе не способствует худобе и стройности. Пес растолстел и, сами понимаете, не полегчал при этом, так что таскать его на руках туда-сюда – не самое увлекательное занятие. Я не раз пытался уговорить глупого пса спуститься, размахивая перед его носом свежайшим бифштексом, но Рип лишь укоризненно смотрел на меня.

Все это я постарался в конспективном виде изложить Лизбет, но та, видимо, сочла меня неисправимым лгуном. Стоило мне замолчать, чтобы перевести дух, как она фыркнула:

– В жизни не слышала ничего более нелепого!

Ладно, не верит – может справиться у моего ветеринара. У Рипа тяжелый случай лестницефобии. Вообще-то ветеринар уверяет, что Рип – самый настоящий псих.

Но Лизбет на это не купилась.

– Какая еще лестницефобия? Вы что, за дуру меня держите?!

Вот тут она попала в точку.

– Что ж, – угрожающе продолжала Лизбет, – не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Если вы не замените мне тюльпаны, я позвоню Элтону Габбарду! Полагаю, вы о нем слышали.

Я издал беззвучный стон. Элтон Габбард – самый лучший адвокат в Пиджин-Форке. Говорят, он не проиграл ни одного дела.

Лизбет тем временем распалила себя до такой степени, что начала заикаться.

– И… и я п-позвоню Верджилу Минрату! Полагаю, у него найдется что сказать по этому поводу!

Я подавил еще один стон. Верджил был городским шерифом и считался другом нашей семьи, так что если Лизбет обратится к нему, то вину он возложит скорее на меня, чем на нее. Из ложно понятой неподкупности. А еще потому, что Вандеверты внесли определенный вклад в прошлую избирательную кампанию Верджила.

Лизбет даже не стала делать паузу, чтобы перевести дух.

– И еще я позвоню в окружную службу по отлову бродячих собак! Посмотрим, как будете рассказывать им свои небылицы про какую-то там лестницефобию!

Последняя фраза могла поучаствовать в конкурсе скороговорок. Но надо отдать Лизбет должное, даже в припадке ярости она ни разу не запнулась. Я сделал глубокий вдох.

– Послушайте же, Лизбет. – Мне казалось, что я говорю вполне успокаивающим тоном. – Ни к чему втягивать в эту историю посторонних. Мы вполне можем уладить дело полюбовно.

Но Лизбет отнюдь не собиралась успокаиваться.

– Так вы замените мои тюльпаны?!

– Не думаю, – честно признался я, – но в любом случае нам не следует прибегать…

– Что касается меня, то я могу прибегнуть и к ружью! – отрезала Лизбет. – И, возможно, в самое ближайшее время! Так что вам лучше заказать мне новые тюльпаны, а не то…

С этими словами она швырнула трубку.

Полагаю, Лизбет Вандеверт можно отнести к тем людям, которые ратуют за смертную казнь для собак.

Я повесил трубку и посмотрел на Рипа, который мирно лежал у моих ног. Если не принимать во внимание его репутацию Потрошителя ботинок, он был неплохим псом. Рипом я его назвал потому, что до него у меня были две собаки, которые не дожили даже до годовалого возраста. Ну не везло мне с собаками, и все тут. Я делал им всевозможные прививки, таскал на обследования, а они все равно умирали. К тому времени, когда я завел третьего щенка, я настолько упал духом, что на собачьей конуре вывел буквы RIP, в переводе с латыни это означает «покойся с миром».