Наталья Никольская - Жертва Сименона

– Ася… Господи, я не сразу сообразила, где я. Мне так плохо! Что со мной?

Айседора, уже полностью одетая и свеженакрашенная, усмехалась, протягивая мне мою собственную блузку.

– Ты вчера сильно перебрала от Дрюниных щедрот. Я, впрочем, тоже, но в моем случае хотя бы обошлось без тяжелых последствий. А вот с тобой ему, бедняге, пришлось повоевать!

Перед моим мысленным взором пронеслись вереницей ночные видения, и я со стоном накрыла лицо подушкой. Значит, все это мне не приснилось! А если и приснилось, то далеко не все… Что же делать?! Как мне теперь вылезти из под этого чертова одеяла и посмотреть в глаза своим попутчикам?! Не сидеть же здесь до тех пор, пока поезд прибудет на конечную станцию, и все выйдут из вагона…

Между тем, Айседоре надоело ждать, пока моя рефлексия прекратится сама собой, и она поступила точно так же, как поступила бы моя сестра – то есть сдернула с меня одеяло.

– Давай, одевайся скорее, пока ребята вышли покурить. Разлеживаться некогда.

– Но как же я встану, если меня мутит от малейшего движения?! – Трясущимися руками я застегивала пуговицы, то и дело прислоняясь к стенке и хватая ртом воздух.

– Ничего, это всего лишь ощущения. Все, что в тебе было, ты уже вывернула вчера вечером. Ничего не осталось! Выпей вот водички – легче станет.

Она плеснула мне минералки из стоящей на столе бутылки, и я припала к стакану, словно путник, три дня блуждавший по пустыне и чудом наткнувшийся на живительный источник.

– Чертов Дрюня, ведь я ж ему говорила: не надо мешать шампанское с коньяком и водкой! Так нет же: «Шампусик, шампусик…» Я, говорит, сегодня гуляю, без «шампусика» никак. Вот и догулялись…

«Волшебные пузырьки» вернули меня к жизни настолько, что я смогла напялить на себя все что нужно и даже подняться на ноги, придерживаясь за верхние полки с уже скатанными матрасами. Айседора, посмеиваясь, собирала мою постель.

– Ася, расскажи, что вчера было? Я ничего не помню! Это ты меня раздела?

– Я? Скажешь тоже! Да я вчера и себя-то раздеть была не в состоянии – прямо так и рухнула. Видишь – весь костюм мятый? – Она засмеялась. – Это, наверное, Дрюня за тобой поухаживал.

– Как… Дрюня?!.

– А чему ты удивляешься? Он нас напоил? Он! Значит, ему было и в чувство приводить. Когда ты в ресторане прямо из-за стола брякнулась на пол, он так перепугался, бедненький…

– Я… брякнулась на пол?!

– Ты даже этого не помнишь? Ну, даешь, Ольга! И, главное, кувыркнулась и говоришь: «А что это вы все кувыркаетесь?». Мы, значит, кувыркаемся, а не ты! Картинка была еще та. Если б мы все так не испугались за тебя, наверное, померли бы со смеху.

– Ася, ты не шутишь? Это же ужасно!

– Да не бери ты в голову. Ну, выпила лишнего – подумаешь… Чего с человеком не бывает! Вон, даже президент мордой в салат падал, что уж про нас говорить… Страшней смерти ничего нет, Оленька.

Несмотря на утешения Айседоры, чувствовала я себя преотвратно. Сознание собственного грехопадения снова подступило к горлу противной тошнотой. Голова раскалывалась, язык еле ворочался, а из зеркальца на меня глядела не цветущая женщина двадцати девяти лет, которая вчера садилась в поезд, а какая-то бледно-зеленая кикимора с всклокоченными волосами.

А за окошком уже мелькали знакомые пригороды Тарасова! Еще каких-нибудь десять-пятнадцать минут – и я предстану перед Полиной. И та, конечно же, сразу вычислит причину моего плачевного состояния… Боже мой, мне было страшно даже подумать о том, что сестрица мне скажет! Тут уже «бестолковой Ольгой» не обойдется…

На мое счастье, мужчины не спешили обратно в купе, так что я успела хоть немного привести себя в порядок. Разумеется, о том, чтоб полноценно накраситься, как это вчера проделала Ася у меня на глазах, не могло быть и речи: руки «слушались» меня так, что я сейчас, пожалуй, не смогла бы и слово «мама» написать – даже при условии полной неподвижности всего купе. Поэтому я только припудрилась, подкрасила губы и кое-как нанесла тени на глаза, чтобы скрыть отеки.

Попутчица, уже покончившая со сборами и даже повязанная своим экстравагантным шарфом, примолкла и задумчиво смотрела в окно. По-видимому, мысли ее летели далеко впереди поезда, приближающегося к станции назначения. Я спросила – просто чтобы нарушить молчание, – не объявлялся ли еще раз ее Роман, но женщина только отрицательно покачала головой и махнула рукой, давая понять, что не хочет говорить об этом. Мне даже показалось, она жалеет о том, что вчера разоткровенничалась с посторонним человеком.