Кирилл Еськов - Баллады о Боре-Робингуде

Наглухо забинтованное лицо Робигуда:

– Да, помнится, мы такое уже слыхали: «Этот народ оказался недостоин своего фюрера и своей исторической миссии – так зачем ему жить!»

А теперь слушай сюда, ты, полоумный коминтерновский выблядок!

Я – сам уж не знаю почему – очень не люблю тех, кто затевает Мировую войну, а для почина превращает в радиоактивный пар полмиллиона людей, решительно ни в чем не виноватых. И уж, по-любому, я вам не простецкий парень из тех, что позволили некогда обрядить себя в чужую форму, а потом нашпиговать свинцом – в том городишке, Глейвице.

Ты ведь уверен, что очень хорошо прикрыл свою старую морщинистую задницу – и в общем-то не ошибаешься. В этом рехнувшемся мире ты со своими сценариями действительно оказался нужен ВСЕМ: Штатам, Европе, России, исламистам, может, и Китаю – не удивлюсь… Но все-таки есть одна карта, которую ты недосчитал в своем раскладе.

Есть на Ближнем Востоке одно маленькое, но очень решительное государство с совершенно отмороженными спецслужбами. И ему очень-очень не понравилась твоя затея насчет ядерного удара по Мекке; не ОТВЕТНОГО удара – на это-то как раз они и сами всегда готовы , – а именно что такого вот, ПРОВОЦИРУЮЩЕГО…

И если я не ошибаюсь в своих прикидках, эти ребята уже где-то на подходе. Так что если у тебя там – грёбаный ты Знаток Русской Кухни! – сейчас печется пирог, советую быстренько выключить духовку. А то представь картинку: сидишь ты в кабинете, с чинно-благородным пулевым ранением в области сердца, – а по всему дому вонь и чад в три слоя. Неэстетично как-то, снижает образ…

…Тут Робингуд внезапно замолкает и, по прошествии пары мгновений, медленно опускает трубку.

– Что там такое? – вопрошает Подполковник.

– Судя по звуку, – заключает слепой снайпер, – это был «Нешер а-Мидбар» – «Орел пустыни». Калибр одиннадцать-и-две. Очень странно…

– Что именно странно? – уточняет Подполковник.

– Понимаешь, израильские охотники за головами из «Сайерет Маткаль» и прочих антитеррористических подразделений – люди высокопрофессиональные и прагматичные. Из пистолетов они, насколько я помню, предпочитают в работе «Зиг-Зауэры» и «Глоки». А этот слонобой сорок четвертого калибра по делу-то абсолютно нефункционален – им «отважные израильские коммандос» пользуются исключительно в легендах о них…

– Так мы, Боря, и есть – в легенде . Точнее – кроме как в легенде нас уже нигде и нету. Или ты еще не понял?..

И тут случается странное.

Изображение ожидающего самолета заволакивает марево – в нем стремительно тают и самолет, и спецобъект за спиной, и пустыня вокруг. Подполковник, изумленно крякнув, принимается зачем-то ощупывать свои колени, а потом вдруг… приседает! Медленно и явно не веря себе, он опускается на корточки, потом осторожно выпрямляется – ноги целы и работают! Работают!.. Удивительная метаморфоза происходит при этом и с его лицом, которое прямо на глазах перестает быть «собранным из кусков». Тут взгляд его останавливается на оброненной им при этом трости с изображением львиной головы: она становится стеклисто-прозрачной, потом стекло это подергивается быстро густеющей дымкой… Миг – и у ног «красы и гордости ГРУ» лежит на бетоне шпага с изящной и дорогой рукоятью.

За спиной его между тем слышится изумленно-радостное «Ох!!» Гюльчетай: Ванюша на своей каталке начинает привставать на локтях, обрывая шланги капельниц и катетеров, как тот пробудившийся Гулливер, а потом одним движением усаживается, свесив ноги с края своего скорбного ложа и обалдело скребя пятерней маковку: «Ё-моё!!» Робингуд лихорадочно срывает с лица разлезающиеся клочьями бинты, под которыми обнаруживаются ничего не понимающие, но вполне целые глаза, – и открывшаяся тем глазам картина весьма располагает к тому, чтоб их тут же и протереть.

«Краса и гордость ГРУ» успел за те мгновения обратиться в изящного насмешливого джентльмена в напудренном парике с косичкой. «Лучший рукопашник спецназа» ошеломленно мнет в горсти ткань плаща, неведомо откуда возникшего на его плечах, – похоже, это оно и есть, зеленое линкольнское сукно . Сам атаман пребывает в не меньшем ошеломлении: ощутив вдруг под прижатой к груди ладонью холодный металл, он обнаруживает на себе панцирь с золотым, изукрашенным самоцветами орденом на цепи.

Все трое напряженно вглядываются вдаль – в том примерно направлении, где раньше был самолет; судя по всему, им видно там нечто такое, что скрыто от остальных зрителей тем самым дрожащим маревом.