Сан-Антонио: Серенада для Грейс

Выйдя из тюрьмы, я чувствую себя немного получше.

— Господин кюре, — обращается ко мне Брандон, — мне кажется, что вам необходимо немного выпить, чтобы прийти в себя.

— С удовольствием…

Он открывает дверцу своей квадратной машины и помогает мне сесть, после чего устраивается за рулем.

— Пабы закрыты в это время… Поедемте лучше в мой клуб.

Он управляет машиной в тумане, как рыба в водяном потоке. Клянусь, чтобы рулить в такой пелене, нужно иметь по компасу в каждом глазу!

Через десять минут он паркуется у внушительного здания и приглашает меня следовать за ним. Мы входим в огромный холл, украшенный зелеными растениями, и идем по монументальной лестнице.

Клуб на втором этаже.

В эти поздние часы в клубе почти никого нет. Только четыре старика играют в карты за одним столом и два официанта в униформе сдерживаются, чтобы не зевать.

Брандон опускается в глубокое кресло. Я сажусь напротив.

— Виски? — спрашивает он. Я молча киваю.

— Два двойных, — говорит он подошедшему официанту.

Хотя он сказал это по-английски, я, к своему удивлению, понял. Есть слова, которые без лишних объяснений понятны на всех языках.

— Ну так, господин комиссар, — говорит Брандон, — что вы вынесли из вашей поездки?

Я беру стакан виски, который принес мне засыпающий, но корректный официант, и осушаю его залпом.

Брандон пьет свою порцию медленно, смакуя. Наконец я смотрю на него и прыскаю от смеха.

— Вы меня узнали? Он мельком улыбается.

— Нет, — говорит он. — Просто шеф французской полиции просил меня провести священника к приговоренному Ролле, но, увидев вас, я тут же подумал, что для священника у вас слишком широкие плечи и совсем не церковные манеры. И я не ошибся. Я знаю, что в секретной французской полиции есть комиссар Сан-Антонио, который работает на сверхсложных расследованиях… Я знаю также, что этот комиссар не дурак выпить и не лезет в карман за словом, как вы говорите во Франции…

Он поднимает свой стакан.

— Ваше здоровье, господин комиссар. Я верчу в руках пустую посудину.

— Брандон, можно это повторить?

Мой коллега щелкает пальцами. На зов приходит бармен, и через минуту я держу в руках дозу большого формата.

— Ваш приезд, — спрашивает Брандон, — прояснил что-нибудь? Я на секунду задумываюсь.

— Нет, ничего. Просто у меня теперь есть сомнения…

— Сомнения?

— Да…

— Связанные с виновностью Ролле?

— Да…

Брандон никак не реагирует. Он неподвижно застыл в глубоком кресле с видом мужчины, чувствующего себя не в своей тарелке в приемной гинеколога, в кабинет которого пошла его залетевшая курочка.

— Буду откровенен с вами, комиссар, — наконец говорит он. — Я убежден, что Эммануэль Ролле виновен. Я много жил во Франции и открыл для себя некоторые, может быть даже чересчур строгие, стороны нашей британской юстиции. Этот человек, когда совершил акт насилия, был не в себе: он был пьян. Я сам занимался расследованием. Я допрашивал хозяина ресторанчика в Нортхемптоне, где Ролле выпивал со своей подружкой. Хозяин мне сказал, что они заказали две бутылки бургундского.

— Ну и что? — пожимаю я плечами. — Что в этом необычного для француза?

Он смотрит на меня и широко улыбается — первый раз его лицо приобретает по-настоящему человеческие черты.

— Чертов француз! Я смеюсь вместе с ним.

— Две бутылки на двоих, это как утренний кофе с молоком, я имею в виду по другую сторону Ла-Манша. Так что нет смысла заострять на этом внимание…

Он вновь становится серьезным.

— Пьяный или нет, но он тем не менее сбил велосипедиста…

— Велосипедист его опознал?

— Да.

— В каком он состоянии?

— Сейчас лучше: несколько сломанных ребер и рана на голове…

— Ролле был один?

— Да.

— А девушка, с которой он оттягивался в ресторане?

— С которой… что? — удивленно поднимает брови Брандон.

— Пил, кирял, жрал, шамал, квасил, что еще он мог делать?!

— Мы ее допрашивали. Это бывшая сокурсница Ролле. Марта Обюртен, лаборантка аптеки в Нортхемптоне…

— Его любовница?

— Возможно, хотя оба это отрицали.

— И она сказала, что Ролле был пьян, когда они вышли из ресторана?

— Во всяком случае, она поклялась перед судом.

Я снова опустошаю свой стакан под тяжелым взором бармена, который, похоже, первый раз видит перед собой священника, лакающего виски с такой быстротой.