— Вот так компот…
Он смотрит на меня удивленно.
— Могу ли я узнать, кто вы? — интересуется замерзший пеликан.
— Полицейский из Франции. С согласия Скотленд-Ярда я провожу свое расследование обстоятельств драмы, случившейся три месяца назад по дороге в Лондон, понимаете?
Он, похоже, проглотил три или четыре упаковки гигроскопической ваты, которые застряли у него в зобу. Мистер Стендли моргает как заведенный, рассматривая меня…
— Да, — произносит он с трудом, — я в курсе. Тот человек ведь ваш земляк, не так ли?
— Точно. Он тусовался с вашей лаборанткой…
Костлявой рукой аптекарь массирует свое беременное горло, а когда сглатывает, зоб вздрагивает, как петушиная бородка.
— Я не понимаю, что вы говорите, — морщится он. — Мой французский очень плохой.
Я вновь обретаю веселое настроение.
— Этот Эммануэль Ролле посещал… виделся… встречался с вашей помощницей, так?
Если я и дальше буду торчать в этой стране, то кончу тем, что выучу французский, поскольку — вот ведь затык! — мне приходится все время подбирать наиболее академические термины своего родного языка.
Пеликан кивает.
— Он иногда ждал ее у магазина в своем черном кабриолете.
— Часто?
— Не чаще одного раза в неделю…
— И как он вам показался? Аптекарь опять не очень понимает… Я объясняю:
— Какое впечатление он на вас производил?
— Положительное. Он был джентльмен. Я был very удивлен, узнав об этой страшной истории…
— А ваша лаборантка, Марта Обюртен, была серьезной девушкой?
— Серьезной?
Я с удивлением констатирую, что наши слова, составленные в фразы, у нас принимают при разговоре определенную непринужденность, в то время как за границей они имеют ограниченный буквальный смысл. Например, «серьезный» в Нортхемптоне означает только «важный, значительный», и все.
То есть серьезная девушка — та, которая не смеется, а не та, у которой не каждый день ноги вверх.
— Она встречалась с другими мужчинами?
— Меня не интересовала ее частная жизнь…
— Ваша скромность делает вам честь, мистер… э-э… Стендли, но, зная об отношениях Обюртен с Ролле, вы, сами того не желая, могли знать об отношениях Обюртен с кем-то еще. Врубаетесь? Пардон, понимаете, мистер Стендли?
Он щупает свой зоб, как щупают велосипедную шину, когда ее накачивают. Но, похоже, мои усилия тщетны, поскольку он пожимает плечами и опускает руки.
— Нет, я не видел других приятелей Марты.
— Вы никогда ее не видели в компании молодого высокого человека со светлыми волосами и в замшевом жилете?
Он задумывается.
— Кажется, нет.
— Вы уверены?
— Я не помню человека, соответствующего вашему описанию.
— Хорошо. А что она вообще из себя представляла, эта Марта Обюртен?
— Как вы говорите?
— Она была хорошей лаборанткой?
— Очень хорошей…
— В плане работы?
— Работящей…
— Короче, вы сожалеете?
— Очень…
— Мистер Стендли, письмо с ее заявлением об увольнении у вас?
— Конечно.
— Могу я попросить вас мне его показать?
Он согласно кивает головой и ковыляет в глубь магазина. Пока он отсутствует, я разглядываю помещение: аптека стара как мир. Нельзя сказать, чтобы у него был поток клиентов, — полки покрыты пылью, а склянки засижены мухами…
— Так, — говорит он, — вот письмо.
Я беру его в руки и не могу сдержать смех. Как дурак, я забыл, что оно, естественно, написано по-английски. Нет смысла вам повторять, что я абсолютно ни бум-бум в том, что там накалякано.
— Можно его взять? — спрашиваю я.
— Сожалею, — отвечает он, — но я не могу отдать вам этот документ, поскольку здесь говорится об увольнении моего сотрудника…
— Хорошо, хорошо. Храните эту драгоценность. Может быть, английская полиция попросит его у вас через некоторое время…
Я отдаю ему бумажку.
— Мне хотелось бы узнать адрес Марты Обюртен.
— У меня его нет…
— Как так? Она не сообщает его в письме?
— Нет, может быть, она забыла…
— Ну тогда дайте мне ее прежний адрес.
— Фиделити-роуд, четырнадцать. Я пишу адрес в наш фирменный полицейский блокнот с черной кожаной обложкой.
— Очень хорошо. Извините, что побеспокоил вас, мистер Стендли.
Вы заметили, как я стал выражаться? Когда я вернусь в Париж, мои кореша меня просто не поймут.
Кстати, по поводу возвращения в Париж! Необходимо предупредить шефа, а то, чего доброго, он подумает, что я прописался у ростбифов, мне понравилось носить сутану и я принял духовный сан.
Читать дальше