Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

– Молчи, засранец, – лаконично ответил Гриль. – И где там Аскольд-то ошивается?

Наконец столпившаяся у дверей и в вестибюле журналистская братия всех толков и направлений загоношилась и дрогнула: к дворцу подлетел черный «Мерс», сопровождаемый милицейским бело-синим «Фордом» с мигалками и маячками, и черным джипом охраны. Из черного «Мерседеса» выскочил сначала высоченный светловолосый мужчина в стильном, идеально пригнанном по фигуре пиджаке – Фирсов, – а потом – относительно невысокая, хотя не сказать – щуплая на фоне этого гиганта фигурка кумира миллионов. Никто даже не успел разглядеть Аскольда – даже во что он был одет – настолько быстро, решительно и оперативно сомкнулись вокруг него мощные одноликие парни из «секьюрити» и провели через второй вход.

И хорошо, что его никто не успел разглядеть: Сережу потрясывало.

В зале назревал скандал. Вожделенный Аскольд, так долго и нетерпеливо ожидаемый и наконец удостоивший город своим концертом, «великий и могучий», как его как-то поименовал прославленный г-н Кушанашвили, – этот самый Аскольд опаздывал уже почти на час. Настоящий скандал. Среди публики уже начал вызревать и оформляться, проклевываться, как поздний птенец в яйце, глухой рев негодования. Кое-где уже мелькали перекошенные гневом и различными вредными для здоровья субстанциями, как-то алкоголь и наркотики, лица и исторгали из себя крики:

– Да где этот… ассел?!

– Ко-оз-лы!!

– Ну и че за отстой?

– Что он там, буденновку на хрен натягивает?

– Да не-е… жопу полирует!!

Когда эмоции уже перевалили через все рамки благоразумия, передние ряды сотряслись, подкинутые мощным выплеском восторга, которым как по мановению ока сменились нетерпение и злоба.

На сцене появился долгожданный Аскольд в сопровождении шоу-балета.

…Сереже пришлось несколько секунд смирять невесть откуда нарисовавшуюся дрожь в коленках, а потом он поступил просто и мудро – выпил полстакана коньяку и почувствовал, что его легкий мандраж соответственно «устаканивается» и сходит на «нет».

Он был облачен в бесформенное домино в шахматную клеточку. Из-под домино выглядывали малиновые ботинки на платформе со здоровенными шипами на носке. Горло стягивал черный кожаный ремень с заклепками, на голове болтался длиннейший парик, раскрашенный в приглушенные цвета, но тем не менее эффект от этого парика был отнюдь не приглушенный, потому что эти цвета были: тускло-синий, тускло-оранжевый, тускло-красный, тускло-зеленый…

С подведенными глазами и накрашенными губами чрезвычайно «гармонично» смотрелась трехдневная небритость, тоже подкрашенная, но в радикально черный цвет, отчего «Аскольд» смахивал на ЛКН, то есть лицо кавказской национальности.

…Вой в зале дорос до максимума – казалось бы, еще чуть-чуть, еще последний штрих, последняя децибела и своды монументального дворца рухнут, как стены храма, который погреб под собой Самсона и филистимлян. По крайней мере, так казалось несколько ошалевшему Воронцову, впервые работавшему на такую большую и такую неблагодарную аудиторию. И еще – он ни на секунду не забывал, зачем он заменил Аскольда, и настороженным взглядом ощупывал своды дворца «Триуфальный», прикидывая, куда бы спрятался он сам, будь ему задание ликвидировать Аскольда именно здесь, в стенах этого здания. Шансов у гипотетического киллера, откровенно говоря, немного. Если он и найдет какое-либо мертвое пространство, чтобы затаиться и без помех произвести выстрел, то ретирование с места преступления будет весьма затруднительным. Хотя если будет работать настоящий, высококлассный профессионал, то у него будет незначительный шанс выполнить все чисто и уйти. Нельзя давать ему этого шанса.

В громадных колонках что-то булькнуло, Сережа повел плечами, довольно удачно подделав соответствующий прием Аскольда, и в зал полились первые аккорды мегахита «Привычка умирать», который еще совсем недавно оккупировал первые строчки всех существующих в природе российских хит-парадов.

Зал сотрясся от могучего вопля тысяч зрителей, на секунду перекрывшего даже фонограмму, но потом из громадных колонок громыхнуло так, что для Сергея на несколько секунд перестало существовать все, кроме этого душащего и раздирающего саунда.

И кто пишет такую диссонансную музыку, коварно ковырнулась мысль…

Когда Воронцов увидел это бушующее море поднятых рук, он отчетливо до жути почувствовал, что в каждой жилочке его тела трепещет и хочет вырваться трусливый вопль: все! это провал! карраул!! катастрррофа!! Он не только не чувствовал себя Аскольдом, Принцем, Андреем Вишневским – он даже не чувствовал себя Воронцовым.