Юлия Латынина - Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

— А, — говорит Астафьев, — вполне необходимое исследование. Но, к сожалению, ничего не могу поделать. Налоговая полиция арестовала счет.

— Это ваши проблемы. И наши бабки.

— А я тут при чем? Обращайтесь к владельцу фирмы.

— Человек, по паспорту которого она зарегистрирована в позапрошлом месяце, — сладко сказал я, — восемь лет как помер. Вообще-то я могу к нему обратиться. Но только в полночь.

Астафьев позвонил по селектору, и в кабинете появилось двое амбалов.

— Зря вы так, Семен Кириллович, — замечаю я, — мало ли что может с человеком случиться. Вот например — едет он едет, а его «вольво» влетает колесом в канализационный люк. Или вот телевизор — на что предмет нелетучий, а и он может пришибить…

Астафьев смотрит на меня с некоторым любопытством.

— Да, — говорит он, — нынче даже психи и те в рэкетиры подались. По-разному мне угрожали, но вот телевизором меня угробить еще никто не обещал.

И командует:

— Выкиньте этого засранца!

Два амбала берут меня под белые руки, и один бьет меня в солнечное сплетение, и, когда я сгибаюсь, другой бьет меня коленом в лицо. Лучше и быть не может — я кувыркаюсь на пол, к ногам Астафьева, и в полете успеваю схватить крошечный обрезок ногтя.

Вечером Астафьев ехал домой по проспекту Вернадского. Его «вольво» шел в левом ряду, плотно, след в след и километр в километр, когда вдруг Астафьев с ужасом заметил, что колеса предыдущего «жигуля» скинули, видимо, неплотно закрепленную крышку канализационного люка. В следующую секунду машину тряхнуло. Астафьева подбросило так, что он выбил головой стекло. Водитель отчаянно выругался — и в тот же миг автомобиль получил еще один удар — это в него врезался спешащий сзади красный «додж».

Люк повредил рулевую колонку и генератор, а «додж» смял в дым багажник.

Домой Астафьев приехал задумчивый. Войдя в холл на нижнем этаже, он заметил, что жена затеяла перестановку: старший его сын спускался со второго этажа в обнимку с огромным плоскоэкранным телевизором. Едва Астафьев вошел, его любимая овчарка Альда рванулась навстречу коммерсанту. Мощное тело Альды задело балансировавшего на лестнице канатоходца с телевизором, и сын Астафьева в обнимку со своей ношей кубарем покатился вниз, прямо на отца. Астафьев отделался хорошо зашибленным боком, а чудо японской серийной техники было утеряно безвозвратно.

На следующий день я позвонил Астафьеву и назначил ему встречу в кабаке «Ильмень».

Астафьев сидел в самом дальнем уголке и трескал водку.

Я похлопал его по плечу:

— Ты уже здесь, парень? А где бабки?

— Какие бабки?

Ах ты козел! Мало тебя телевизором трахнуло! Ну ты сейчас у меня попляшешь!

— Ладно, — говорю я, — поехали, сейчас объясним, какие.

Астафьев тоскливо оглядывается, и тут, словно из-под земли, вырастают четверо моих людей. Двое из них берут засранца в клещи, а третий украдкой тычет ему в бок волыну:

— Пошли, приятель, и без шума.

Мои люди грамотно выводят его из зала и сажают в тачку. Лохам, обедающим в зале, кажется, что пятеро приятелей вытаскивают пьяного. Официанты, более сведующие в подробностях жизни, равнодушно отводят глаза.

На дворе глубокая ночь. Ветер валяет по мостовой обрывки бумаг и редкие сухие снежинки, черное небо исчерчено проводами, и где-то вдали поздний трамвай салютует нам снопом серебряных искр. Ребята запихивают Астафьева в тачку, и мы срываемся с места.

Через пять минут мы пролетаем окружную. Астафьев, на заднем сиденье, начинает жалобно поскуливать.

Мы поворачиваем на финишную прямую: наш «мицубиси паджеро» летит по грунтовой дороге, давя колесами ледяное крошево и грязь, меж темных деревьев встает силуэт моего особняка. В следующую секунду противотуманки двух джипов, притаившихся у обочины, вспыхивают ослепительным светом, из-за пройденного нами поворота появляется «синеглазка-жигуль», и знакомый голос орет знакомые слова:

— Не стрелять! Милиция! СОБР!

Ах, черт! Я схватил банкира за шиворот:

— Это ты, зараза, ментовку навел? Даже в темноте было видно, как злорадно блеснули его глаза.

— Ну так получай! — зашипел я.

В следующую секунду все четыре дверцы «паджеро» распахнулись, и ражий собровец поволок меня наружу.

— Астафьева ищите! Он в этой тачке! — раздался зычный голос.

Но Астафьева в тачке уже не было. Вместо Астафьева на заднем сиденье сидел пушистый белый котик-альбинос. При виде собровца котик с жалобным мявом прыгнул ему навстречу, но тот отшвырнул бандитскую зверюшку. Котик отчаянно завопил, выскочил из машины, махнул белым хвостом по грязи и пропал в темноте, видимо, рассудив, что сейчас не время путаться под колесами огромных машин и разъяренных людей.