Наталья Александрова - Тайна чертова камня

Аглая Васильевна, как обычно, восседала на крыльце, вглядываясь в сумерки. Увидев Надежду, она проговорила недовольно:

– Клава, где ты все время ходишь? Мы будем наконец пить чай?

– Сейчас, сейчас, Аглая Васильевна! – Надежда, едва живая от усталости, поднялась на крыльцо. После всего пережитого ноги ее едва держали, она споткнулась и выронила деревянную шкатулку.

Шкатулка упала возле самых ног старухи, резная крышка при падении раскрылась, и в полутьме засверкали магические переплетающиеся узоры.

Лицо Аглаи Васильевны засияло, как будто его осветило сияние драгоценного круга.

– Мандала! – проговорила она неожиданно звучным, молодым голосом.

– Что? – недоуменно переспросила ее Надежда.

– Это мандала Маннергейма, – пояснила старуха. У нее явно опять наступило временное прояснение. – Полковнику Маннергейму подарил ее далай-лама, когда они встретились в Китае. Эту мандалу считали пропавшей… но, видишь, ты ее нашла! Правду говорят, священные предметы не пропадают, они только на время скрываются с глаз… и снова появляются, когда для этого приходит время…

– Мандала… – повторила Надежда незнакомое слово, словно пробуя его на язык. – А что это такое?

– Мандала – это священный буддийский предмет, – ответила Аглая Васильевна. – Модель нашего мира и одновременно дворец высшего божества. Буддисты используют мандалы для медитации, для проникновения в тайны будущего и прошлого. Видишь, у нее четыре стороны, направленные на четыре стороны света. С каждой стороны расположены ворота в «верхний мир». Мандалы известны больше тысячи лет. Говорят, самую первую сделал Будда Сакья-Муни. Их делают из дерева и металла, из драгоценных камней, как эта, и из цветов, из окрашенных зерен риса и даже из песка. Но эта мандала – очень древняя и ценная. Далай-лама подарил ее Маннергейму вместе с пророчеством. Он предсказал, что тот сумеет добиться независимости Финляндии. И, как ты знаешь, это пророчество оправдалось… Клава, мы наконец будем пить чай?

– А как эта мандала оказалась здесь, в лесу? – спросила Надежда, но старуха снова смотрела на нее бездумным, невидящим взглядом.

– Мандала? – переспросила она. – Какая еще мандала? Я хочу печенья! Я хочу курабье! Неужели непонятно? Оставили меня на целый день голодную…

Надежда вздохнула и пошла ставить чайник. Она поняла, что просветление прекратилось и больше из старухи ничего не вытянешь. Кроме того, она и сама хотела есть.

Но не успела она приготовить ужин, как на крылечке раздались тяжелые шаги и кто-то постучал в дверь.

– Заходи, Николай! – отозвалась Надежда, снимая с плитки сковороду со скворчащей яичницей. – Заходи, не заперто!

Но это был не Николай.

В сени, явно смущаясь, вошел дед Семен.

Он принялся старательно вытирать ноги, вздыхая и не решаясь приступить к разговору.

– Проходите, Семен Степанович! – Надежда не смогла скрыть удивления. – Поужинаете с нами?

– Да нет, спасибо, Надя… – пробормотал тот, доставая из кармана несколько скомканных листков бумаги. – Вот, я тут подумал… тебе это нужно прочитать…

– Что это? – Надежда вытерла руки о передник, машинально поправила волосы и взяла листки. Они были исписаны мелким убористым почерком на совершенно непонятном языке.

– Что это? – повторила Надежда, подняв на соседа недоумевающий взгляд.

– Письмо, – неохотно отозвался тот. – Сестра у меня, оказывается, в Австралии была…

– Была? – повторила Надежда. – Но это написано не по-английски…

– Верно. – Семен понизил голос. – Это по-фински. Я вообще-то из финнов… только никому не говорил, а то… сама знаешь, финнам большие неприятности грозили… родню нашу в сороковом году всю пересажали… меня русские соседи приютили, за своего выдали, только велели по-фински не говорить…

– Так это когда было! – удивилась Надежда. – Давно уже ничего такого нет…

– Привык как-то… – отмахнулся Семен. – Ты лучше послушай, про что это письмо…

Он сел на тяжело скрипнувшую табуретку, надел очки со сломанной дужкой, прикрученной черной изолентой, развернул письмо и принялся медленно читать, переводя Надежде длинные финские фразы.

«Здравствуй, мой незнакомый дядя Саймон! – Это она меня так называет, пояснил Семен. – Мы никогда не виделись, и я даже не знала, жив ли ты, но часто слышала о тебе от своей мамы, твоей родной сестры Марты. Теперь она умерла, но перед смертью она снова вспоминала о тебе и беспокоилась, получил ли ты ее первое письмо…»