Елена Логунова - Кляча в белых тапочках

– Слышь, Васька, шо я нонче видела!

Едва во двор вкатилась красная «Нива», и сын с невесткой вылезли из машины, Пилипенчиха поспешила поделиться с ними сенсационными результатами своих наблюдений:

– К Спиногрызовым Настька приезжала!

– Ну и что? – без интереса вопросил Василий, вытаскивая из багажника пакеты с покупками.

– И то! Она не одна приезжала, а вдвоем!

– С мужем, что ли? – лениво поинтересовалась невестка.

– А вот и не с мужем! С другой Настькой! Ну, что ты на меня смотришь, как на дуру? Говорю, Настек было две! Одна рыжая, в брюках и на «Жигулях», вторая не очень рыжая, в юбке и на «Мерседесе», чи как он там называется, не знаю. Одинаковые – прям как близнецы!

– Это «жигуль» и «мерс» тебе одинаковые, как близнецы? – насмешливо хмыкнул Василий.

– Дурень! Настьки одинаковые!

– Маманя, вы опять у меня в гараже шарили? – насупился сын. – Говорил же вам, не лезьте в шкафчик, то на полке в бутылках никакой не уксус стоит, то самогонка!

– Я не пьяная! – обиделась Пилипенчиха.

– Она не пьяная, она дурная, – подтвердила Галка.

– Не дурнее вашего! – разозлившись, в голос закричала бабка. – А ну, умники, гляньте на улицу, там чужой «жигуль» стоит!

Пожав плечами, Василий шагнул ближе к забору и глянул поверх ограды. Улица была пуста.

– Ну шо, мама, допрыгались с пенька на пенек? – злорадно сказала Галка. – Мозги-то у вас и повыскакивали! Все, пора в дурдом!

– Тихо! Слышь, машина порыкивает по проулку? Все дале и дале, вот ужо и не слыхать совсем, – скосив глаза, Пилипенчиха напряженно прислушивалась. – То Настька на «жигулях» укатила!

– Не-е, то лягушонка в коробчонке едет! – ехидно хихикнула вредная невестка.

– А ну, геть отседова, лягушонка! – гаркнула на нее бабка. – Пшла вон, корова безмозглая!

– Поглядеть еще надо, кто тут безмозглый! – пробормотала Галка, направляясь в дом.

Василий пожал плечами и направился за ней. Пилипенчиха, оставшись одна во дворе, ворча, влезла на пенек и вперила горящий взгляд в пустую дорогу. Авось Настьки еще вернутся…

Рыжие или не рыжие, но девки больше не показывались, однако растревоженная Пилипенчиха еще долго терпеливо караулила их на пеньке, слезая с него лишь для того, чтобы размять затекающие ноги.

В десятом часу вечера, уже лежа в кровати, Галка решительным тоном сказала мужу:

– Все, Вася! Кончилось мое терпение! С бабкой надо что-то делать! Видишь, старуха совсем спятила, да еще буйная делается – гляди, как она на меня набросилась!

– В город свезу, в больницу, – буркнул Василий, накрываясь с головой одеялом.

– В психиатрическую, – удовлетворенно добавила Галка.

Если бы бабка Пилипенчиха могла заглянуть в городскую психушку в этот самый момент, ее нервное расстройство усугубилось бы: как раз в десятом часу вечера врач-психиатр профессор Топоркович внимательно осматривал экстренно доставленную пациентку, голубоглазую рыжеволосую девицу в испачканных землей джинсах и вязаной кофте.

– Увидела я ее морду – и у меня сердце в пятки упало, – возбужденно рассказывала Ирка теплой компании, в глухой полночный час рассевшейся у горящего камина в их с Моржиком особняке.

Компания состояла из самих хозяев дома, меня с Коляном, капитана Лазарчука и незнакомого мне худощавого мужчины с нервными руками пианиста. Масяня спал в соседней комнате на безразмерном итальянском диване, и у него там тоже была компания: кот, уютно устроившийся на соседней подушке и прикрытый общим с Масей одеялом по верхние лапы, и пес, проведенный мной в комнату втайне от Ирки. Собака спала на пушистом ковре, прислонив к дивану мохнатую спину, на которой покоилась Масина ручонка. Этим троим было хорошо вместе.

А мне было несколько неуютно в компании незнакомого человека. Худощавый, возможно, тоже нервничая, безостановочно крутил в пальцах пузатую рюмку, так, что отражение горящего в камине пламени сияло в стекле яркой слепящей звездой. Я смотрела на этот огонек, разинув рот, как полная идиотка, каковой я себя и чувствовала. Ничего из того, что рассказывала Ирка, я не помнила!

– Морда у нее была голубая, как перепелиное яйцо, – запоздало содрогнувшись, объявила Ирка.

– Перепелиные яйца, по-моему, зеленые, – поправил Моржик.

– Голубая с прозеленью, – отмахнулась Ирка. – Глаза закрыты, рот, наоборот, раззявлен, – ну, чистый жмурик!

– У жмурика глаза были бы открыты, – снова встрял Моржик.

Ирка опасно полыхнула в его сторону очами, Моржик замолчал и прикрылся коньячной бутылкой.