Елена Логунова - Кукиш с икоркой

– А мне оно зачем? – Баба отказалась от письма с таким испугом, словно в конверте мог быть порошок сибирской язвы. – Это письмо вообще уже никакого значения не имеет, пособия пересмотрены, а если ваша Петрова переехала из нашего района, то ее делами теперь другой собес занимается.

– А разве вы не должны были снять ее с учета?

Бульдожиха хмуро посмотрела на меня, отодвинула стул, встала и прошла к большому старообразному шкафу. Скрипнула дверца, баба скрылась за ней и зашуршала бумагой.

– Числится у нас, – с сожалением сообщила баба, не покидая чрева поместительного шкафа. – Петрова Людмила Ивановна, восемьдесят третьего года рождения, она?

Я быстренько выдернула из сумки ксерокопию Людочкиного паспорта, которым меня снабдила предусмотрительная Ангелина Митрофановна, и сверила данные.

– Родилась шестого мая одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года в городе Тихореченске, – подтвердила я.

– Сын Андрей Андреевич, две тысячи второго года рождения, так? – спросила еще баба. – «Родовое» пособие получено, единовременное губернаторское – тоже, а ежемесячное не назначалось…

Я спешно листала странички ксерокопии. Под заголовком «Дети» – пустые строчки!

– Сын Андрей Андреевич, две тысячи второго года, – повторила я, торопливо записывая ценную информацию на обороте последнего листа ксерокопии.

На этом содержательный разговор закончился, больше ничего интересного мне собесовская тетка не сообщила. Прощанье наше было скомканным. В кабинет без стука ворвалась давешняя мамаша с сумкой в одной руке и свернутой газетой – в другой. Газетной трубочкой она тут же начала колотить по столу, требуя от багровеющей бульдожихи, чтобы та немедленно ознакомилась с каким-то свеженьким постановлением федеральных властей. Вроде это постановление кардинальным образом должно было изменить сам принцип распределения пособий. На миг я представила себе бульдожиху стоящей на пороге кабинета и широким жестом бросающей в очередь родительниц денежные купюры… Или бегущей по коридору вдогонку за уходящей мамочкой, чтобы запихнуть в сумку с подгузниками конвертик с деньгами… Или вообще коленопреклоненной, с молитвенно сложенными руками и слезно просящей принять пособие от собеса… Картинки были живописными, но абсолютно нереальными. Отгоняя видения, я потрясла головой – это сошло за прощальный кивок – и удалилась.

Купила в киоске эскимо, на бульваре присела на лавочку с видом на магазин обуви и, рассматривая чудовищно дорогие босоножки карамельно-розового цвета, призадумалась. Экстравагантную обувь украшали искусственные цветы, похожие на дикий гибрид георгина с морским ежом. Эти пластмассовые помпоны помогли мне подобрать определение для Людочки Петровой. Я предположила, что она лгунья, причем махровая. Надо же, у женщины есть ребенок, а она выдает себя за девственницу!

Впрочем, нельзя было исключать вероятности того, что маленький Андрей Андреевич не родной сын Людочки. Может, девушка усыновила чужого ребенка? Тогда она скорее святая, чем махровая грешница.

Я искренне сожалела о том, что не видела Людочку своими глазами. Тогда у меня было бы больше оснований для суждений о натуре Вадиковой невесты. Вот если бы Вадик не уступил настояниям своей деспотичной мамаши и хотя бы на свадьбу позвал друзей-товарищей и меня в их числе… Так нет же, одного Женьку пригласил!

Досадуя, я стукнула кулаком по скамейке и угодила по пивной пробке, которую кто-то бросил на лавочке. Металлические зубчики больно впились в кожу, я охнула и поспешила сковырнуть желтую коронку. Она снялась легко, но оставила характерный след.

Снялась! Съемки! Я подпрыгнула на лавочке, едва не угодив на коварно притаившуюся пробку мягким местом. Да ведь Женьку позвали на свадьбу лишь потому, что нужен был оператор с камерой! Как же я сразу не подумала спросить у приятеля отснятый материал!

Обрадовавшись тому, что у меня все-таки есть возможность увидеть Людочку Петрову, хотя бы в записи, на экране телевизора, я достала телефон и позвонила Женьке.

– Здоров! – необычно мрачным голосом приветствовал меня товарищ. – Ты уже в курсе?

– Нет, – испугалась я. – А что случилось?

– Собираем на венок для мамы Вадика, – сообщил Женька. – Думаем, как поступить с лентами.

Я молчала. Смысл сказанного доходил до меня медленно, с большим трудом. Ошарашенное воображение скупыми мазками рисовало портрет в пейзанском стиле: мадам Рябушкина в малороссийском веночке с цветными ленточками…