Дарья Донцова - Полет над гнездом индюшки

– Так то аборт… – начала я, но тут появился врач, и мы кинулись к нему.

Молодой хирург был серьезен.

– Особых поводов для беспокойства у нас нет, – сообщил он, – если учесть, что ребенок упал с высоты третьего этажа.

– Откуда? – удивилась я. – В нашем доме всего два этажа, правда, есть еще чердак.

Но врач не стал меня слушать, а продолжил свою речь:

– Так вот, если учесть высоту, то можно сказать, что Елизавета легко отделалась. Открытый перелом правой голени, закрытый – левой руки. Сотрясение мозга и разрыв селезенки, нам пришлось удалить этот орган, неприятно, конечно, но не смертельно. Девочке очень повезло. Часто в таких случаях ломают позвоночник и остаются либо на всю жизнь парализованными, либо погибают на месте. Поставьте в церкви свечку.

– Значит, опасности для жизни нет? – уточнила я.

Доктор, суеверный, как все врачи, ответил:

– Надеюсь, что процесс выздоровления пойдет благополучно.

– Пустите меня к дочери, – попросила Саша.

– Она еще не отошла от наркоза, вам лучше сейчас уехать и вернуться завтра к вечеру.

– Пожалуйста, – взмолилась Сашенька.

– Ну ладно, – согласился врач, – поехали, только придется раздеться и надеть бахилы с халатом.

– Могу даже простерилизоваться в автоклаве, – на полном серьезе заявила Саша.

Доктор усмехнулся и повел нас в реанимационное отделение. Меня оставили в коридоре, я увидела табличку «Курить там», вышла на лестницу и принялась чиркать зажигалкой.

– Огонька не найдется? – раздалось сзади.

Я оглянулась и увидела хирурга.

– Спасибо, – сказал он, прикурив, – похоже, девочка ее единственная дочь?

Я кивнула.

– Давно заметил, – вздохнул врач, – чем больше трясутся над ребенком, тем сильнее он уязвим. В многодетных семьях, где на каждого приходится не так уж много любви и ласки, дети здоровее.

Не буду с ним спорить, но, на мой взгляд, те, кого недолюбили в детстве, тотально несчастливы в зрелом возрасте. Хотя любовь любви рознь. Есть у нас приятель, Олег Марцев, пятидесятилетний, толстый, седой дядька. Его растила одинокая мама, всю заботу и нежность отдавшая обожаемому сыну. Олег замечательный человек, после перестройки он резко пошел вверх, занялся бизнесом и разбогател до неприличия. Но вот беда, в личной жизни у него полный провал. Любящая сыночка до беспамятства мама просто выживала всех его жен. В конце концов Олег сообразил, что на одной территории с Анной Алексеевной не уживется даже святая Тереза, и отселил матушку в соседний дом. Стало еще хуже. Анна Алексеевна пребывает в уверенности, что сын обязан утром приходить к ней на кофе, а вечером на ужин. В субботу и воскресенье маму нужно сопровождать в театр или на концерт, еще «мальчик» должен рассказывать матушке абсолютно все о своей жизни. Как-то раз Олег признался мне, что, когда видит на пороге улыбающуюся Анну Алексеевну и слышит нежную фразу «Ну, мой дорогой, расскажи скорей, как денек прошел», ему хочется схватить что потяжелей и опустить старухе на голову. Но он этого, естественно, не делает, потому что очень хорошо воспитан. Своей безумной, опутывающей любовью Анна Алексеевна просто придушила сына, у нее не хватило сил на подвиг: оставить выросшего ребенка жить собственной жизнью. Результат плачевен. У Олега нет семьи, и он просто ждет, когда Анна Алексеевна уйдет в мир иной. Тогда он сможет наконец подыскать себе пару.

– Ну зачем Лизу понесло на чердак? – вздохнула я.

Врач развел руками.

– А почему дети везде лезут? Из шкодливости. Хотя девочка, когда ее привезли, была в сознании, и она сказала, что хотела взять куклу.

– Какую? – подскочила я.

– Понятия не имею, спросите у Евдокии Филипповны, она переодевала ребенка.

– Где ее можно найти?

– На пятом этаже, в отделении.

Не дожидаясь лифта, я, перескакивая через две ступеньки, понеслась наверх.

Евдокия Филипповна, полная тетка лет шестидесяти, была в сестринской. Очевидно, в напряженном рабочем дне выдалась свободная минутка, и она решила попить чайку. Увидав меня, Евдокия Филипповна вздохнула и приветливо сказала:

– Ох, уж эти детки, пока вырастут, глаза выплачешь, а как станут взрослыми, не заснешь. Не волнуйтесь, ваша девочка не в самом тяжелом состоянии.

Я присела у стола.

– И не говорите, такие нервы! Мать в реанимацию пустили, а я по коридорам неприкаянной шатаюсь. Ну зачем ее понесло на чердак?

Евдокия Филипповна пододвинула ко мне чашку, в которой плавал надувшийся пакетик.