Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя

– Должен же быть какой-то выход.

Но никому из нас ничего не приходило в голову. На исходе дня мы подошли к окну поглядеть на закат. И когда небо стало розовым, мы услышали клекот пропеллерных двигателей со стороны заливных лугов Истуита.

Ллинос взглянул на меня:

– Так, значится, это у нас «ланкастер»?

– Да.

– Думаешь, выгорит?

– Что?

– Их план.

– В какой своей части?

Старый полицейский задумался.

– В той, где надо взрывать плотину.

– Не знаю. Если им удастся поднять самолет в воздух – наверное. То есть в этих делах Мозгли неплохо разбирается. Для него изготовить бомбу – пара пустяков, а прочее – правильный заход на цель, траектория и все такое – это уже чистая математика.

– Думаешь, вода пойдет в эту сторону?

– А куда еще она может пойти?

Над этим он поразмыслил, некоторое время не говоря ни слова.

– Там за этой плотиной, наверно, уйма воды.

– Восемь кубических километров.

– Это сколько?

– Где-то объемом с небольшую гору.

Он кивнул, будто я подтвердил его собственные вычисления.

– Это ж уйма воды, если ее враз выпустить, так ведь?

– Да, уйма.

– Точнее, мать-его-какая уйма.

– Да.

– Мать-его-перемать, чертова уйма.

– Да.

– И как думаешь, что будет с Аберистуитом?

На такой вопрос нелегко было ответить. Как описать то, чего никто еще не видел? Даже Мозгли затруднился бы. Я поглядел на Ллиносс Он никогда не был особенно жизнерадостным человеком, но сегодня выглядел просто в воду опущенным. Может, воспринял происшедшее как личную неудачу. Я усиленно пытался подыскать аналогию, которую бы он понял.

– Ну?

Вдруг у меня в голове всплыл образ.

– Представь, что Аберистуит – твоя мошонка, а вода – бутса регбиста.

На улицах Аберистуита в первых фонарях замерцала жизнь, когда послышался скрежет ключа. Мы одновременно обернулись, проклиная себя за то, что не выработали резервного плана – одолеть охранников или что-то в этом роде. Совершить любое безрассудство было бы лучше, чем стоять у окна просто так и любоваться видом. Замок громко лязгнул, открылась дверь, впуская знакомый легкий запашок джина. Вошли Пикель и Амба. В руке у Пикеля были причудливо изогнутые одежные плечики – их-то он и употребил для вскрытия замка; Пикель поглядел на меня, на Ллиноса и снова на меня:

– Слышь! Девчонка говорит, Лавспун собирается мои часы, мать-его, того – приливом утопить!

Мы доехали до спортивного поля Пласкруг в кузове пикелевского грузовичка, как раз когда самолет начинал разбег. Амба и Пикель сидели в кабине. Взлетная полоса была размечена бочками с нефтью и желтыми проблесковыми сигналами, похищенными из муниципального дорожного управления. Пикель на полной скорости влетел на парковку и прямиком через бордюр – на траву. Мы увидели, как с другого края поля на нас ползет самолет, и Пикель помчался прямо на него. Еще полминуты – и было бы слишком поздно; «ланкастер» разогнался бы для взлета, прежде чем мы бы до него добрались. Но мы очертя голову неслись лоб в лоб. Гигантский бомбардировщик, спотыкаясь и подпрыгивая на дерне, мало-помалу набирал скорость, его разрывали две противоположные силы: гравитация впивалась в его подпрыгивающий остов, а невидимая сила всасывала в ночное небо. Разрыв между нами сокращался – оставалось уже несколько ярдов, самолет судорожно подпрыгивал, шасси отрывалось от земли на несколько секунд, и снова хлопалось об дерн. Было три варианта: самолет в последний момент оторвется от грунта, случится лобовое столкновение или одна сторона в последнюю минуту свернет. Как выяснилось, в последнюю минуту свернули обе.

Маневр принес нам преимущество. После того, как автомобиль и самолет совершили пару огромных кругов по полю, Пикелю удалось подобраться к фюзеляжу и сравняться в скорости с самолетом. Мы стояли в кузове пикапа напротив того самого люка под хвостовой турелью, через который входили посетители музея. Мы могли бы забраться на борт, но Гадес одолжил авиаторам одного из своих привратников. В проходе стоял Ирод Дженкинс в своем тренировочном костюме и с крикетной битой в руках; при виде нас его лицо исказила ненависть. Дрожь пробежала у меня в паху; даже спустя двадцать лет я по-прежнему его боялся. Медленно, по мере того, как он понимал, в какую переделку мы угодили, расползалась по его лицу знакомая трещина. Ирод улыбался, как в тот день, когда погиб Марти; но в кои-то веки он просчитался. Шасси налетело на кочку, самолет резко тряхнуло. Ирод улетел в глубь фюзеляжа и не вернулся. Мы с Ллиносом запрыгнули внутрь, как раз когда шасси оторвалось от земли, и больше толчков от ударов о землю не последовало. Мы поняли, что быстро поднимаемся в воздух; пикап уменьшался и уменьшался. И напоследок я увидел, как Амба Полундра, высунувшись из окна, машет вслед.