Анастасия Монастырская - Фарш Мендельсона

— Не открывается! — со злостью прошипел он.

— Может, за давностью лет заело? — предположил Меморин, жадно изучавший сверкающий изумруд.

— Нет, тут дело не в этом, — пробормотала я, изучая поверхность сундучка. — Видите, здесь специальное углубление для пальца. Дайте-ка посмотрю. Так и есть его можно открыть только тогда, когда кольцо у тебя на пальце.

— Иногда вы бываете очень умны, Стефания Андреевна, — шутливо поклонился Сергеев. — Но не тогда, когда висите на разрушенном балконе. Я получил огромное наслаждение, наблюдая за вами снизу. Особенно, когда юбка взметнулась вверх. У вас очень красивые ноги. Жаль, что я не смогу на вас жениться. Мы бы неплохо провели время в постели.

Мне захотелось его чем-нибудь стукнуть. Значит, пока я боролась за свою жизнь, это гад стоял внизу и аплодировал?

— Говорите, как герой дешевого дамского романа.

— Вам виднее, вы же у нас специалистка по дамским романам. А я их не умею читать.

— Открывайте скорее, — взмолился Меморин. — Так хочется посмотреть.

Пока я рефлексировала, Сергеев вновь надел перстень и приложил его к отверстию. Раздался щелчок. Крышка дрогнула.

— Черт! Меня что-то укололо. — Он автоматически поднес палец ко рту и слизнул выступившую капельку крови.

Клянусь, в первую минуту я не заподозрила ничего плохого! И только взглянув в побледневшее лицо Меморина, догадалась, в чем дело. На память пришли строчки из письма Калитина:

«Возможно, ты меня простишь за то, что я собираюсь сделать с тобой. Возможно, тебе удастся избежать этого. Но как бы там ни было, знай, все мои поступки продиктованы любовью к тебе. Столь сильную любовь я испытывал только к твоей матери.

Береги себя. Папа

P.S. Господи, как бы я хотел, чтобы ты не получила это письмо.»

Мать Елизаветы Калитиной умерла при весьма подозрительных обстоятельствах. Елизавета Никитична вскользь упомянула, что ее могли отравить. Неужели я права? В голове не укладывалось: как отец может решиться на такое? Чтобы хладнокровно запланировать убийство собственной дочери… Сергеев тем временем с восторгом перебирал бриллианты, рубины, изумруды и сапфиры, ни о чем не догадываясь:

— Удивительной чистоты камни! Я виду, я чувствую это! — он любовно коснулся перстня Лукреции. — Я знал, что ты приведешь меня к богатству и славе. Теперь я смогу основать свой орден, с моим мнением будут считаться. Мое богатство затмит легендарным тамплиеров.

Мы с Мемориным молчали, обуреваемые нехорошим предчувствием.

— Вы не находите, что здесь становится слишком душно? — спросил вдруг Сергеев и слегка ослабил узел галстука. — У меня в глазах рябит. Это, наверное, от счастья. Моя мечта исполнилась. Сегодня я получил последнее подтверждение: я — Посвященный!

— Боюсь, в глазах рябит не от счастья, — тихо сказал Меморин.

— А от чего? И голова разболелась.

— Вы знаете, какое хобби было у Калитина до революции?

— Нет. — Одновременно дали мы ответ с Сергеевым. Впрочем. Я уже догадывалась.

— Яды. Никиту Калитина называли русским Борджиа. Правда, семейство Медичи ему нравились больше. У него здесь была даже своя лаборатория. Именно поэтому он и купил изумруд Лукреции, вообразив себя наследником Борджиа.

— Вы хотите сказать, что кольцо меня отравило? — попытался хохотнуть Сергеев. Вонючий пот крупными каплями катился по его лицу. — Какая ерунда! Неужели вы верите в сказки про Борджиа? Вы веди их сами сочинили, Меморин!

— Это не сказки. Пусть я что-то приукрасил в истории изумруда, но создание легенды не есть преступление. У вас их больше. Яд не в кольце, он в шкатулке. Видите, вот здесь незаметный штырек. При закрытой крышке он спрятан внутрь. Но как только вы коснулись поверхности замка кольцом, надавили на нее, он выскочил. И оцарапал. Яд проник в кровь. Вы к тому же его слизнули.

— Там был яд? — едва слышно спросил Сергеев.

— Вы сами знаете ответ. Точнее, вы сейчас его чувствуете, — куда делась забитая музейная крыса? Сейчас перед нами стоял уверенный и чуть насмешливый человек, внезапно осознавший свою власть. Власть, которую испытывает любой живой перед умирающим.

— Может, за годы яд потерял свою силу? — цеплялся Сергеев за последнюю надежду, в руках он все еще сжимал драгоценные камни рода Калитиных.

— Некоторые яды, Сергей Сергеевич, как вина, со временем приобретают особую ценность. Вы умираете. Отдайте мне кольцо. Не хочу снимать его с мертвеца. В отличие от вас я суеверен.

— Нет! — выкрикнул Сергеев и вдруг уставился на меня.. — Скажите ему, Эфа, скажите, что я не могу умереть. Посвященные не умирают. Ведь я столько лет шел к этому моменту. Мне нужен был этот перстень, я грезил о нем. Господи, зачем мне остальные стекляшки. Зачем я сюда полез? Почему я не убил вас тогда, в ресторане. Ведь это было так легко…