Дарья Донцова - Приданое лохматой обезьяны

– Нет, сыночек, – после паузы промолвила Кириллова.

– Да почему? – возмутился парень.

– Стыдно стало, – призналась Антонина Михайловна. – Начались бы расспросы, разговоры. В нашем подъезде участковый жил, а у его жены не язык – поганая метелка, разнесла бы весть, в меня бы пальцем тыкали, посмеивались. Я домой тихо вернулась, никто из соседей ничего не заподозрил.

– Значит, я родился от того насильника? – растерялся Никита. – Вот уж новость! Чего ты аборт не сделала?

– И где б тогда ты очутился? – неожиданно засмеялась Антонина. – Не скрою, я думала об операции. Но потом сообразила: грех это, мне ведь уже к сороковнику подкатывает, шанс завести ребенка невелик. Ну и решила родить – будет кому в старости мне стакан воды подать…

Никита отреагировал стандартно:

– Жесть!

– Когда ты родился, я из НИИ ушла, – продолжала Кириллова. – Нашла неподалеку от дома детский сад и сказала директору: так, мол, и так, жила в гражданском браке, надеялась на серьезные отношения, поэтому забеременела. А сожитель исчез. Возьмите меня на службу в свое учреждение, буду работать на совесть: нянечкой, воспитателем, уборщицей, мне без разницы. Одно условие – мальчика моего тоже примите. Иначе как было выжить? Бабушек нет, подругами не обзавелась…

Никита чихнул.

– Ну ты, мать, зажгла!

– Зажгла, сыночек, – согласилась Антонина. – И повезло нам с тобой. Директриса Клара Егоровна, царствие ей небесное, мягкой травы в раю, была душевная женщина. Она спросила: «Вы экономист по профессии? Отлично, у нас как раз бухгалтер уволилась». Так что все устроилось отлично. Утром тебя в группу принесу и за дело. Завтракать, обедать, ужинать готовить не надо, от детей много остается. Забегу в перерыв, гляну на тебя, и сердце радуется. Я бухгалтер, своя в коллективе, ко мне можно прийти в долг попросить, не откажу. А в ответ – за тобой прежде всех детей ухаживали. Наладилась жизнь. Но соседи… Они как узнали про тебя, чуть не убили. Орали: «Куда в нашу конуру еще одного младенца?»

– Суки! – возмутился Никита. – Ты разве у них из милости жила? Имела те же права! Сами нарожали спиногрызов.

– Вот-вот, – подхватила Антонина Михайловна. – Так я и заявила: «Закройте свои пасти. Живу по ордеру, квартплату вношу аккуратно, свет, газ не нажигаю, в свою очередь места общего пользования мою, а уж сколько рожать и от кого – мое личное дело!» И началось… Повешу в ванной распашонки, зайду через час – они грязные на полу. Поставлю тебе кефир подогреть, а его выключат. То в коляске песок окажется, то мои продукты из холодильника исчезнут. Участковый пришел и пристал со всякой ерундой: ваш, говорит, мальчик от чеченца, таких из Москвы выселяют. Медсестра из поликлиники заходила – ее соседи не пустили. Анонимки писали и на работу, и в соцзащиту, мол, одинокая мать издевается над сыном. Доводили меня до истерики. А куда деваться? Теснотищу не продать, не разменять, мучиться нам до смерти в такой компании… От нервов я есть перестала, в скелет превратилась. Ты, когда болел, кричал по ночам. Справа мне в стену Фирсовы колотят: «Уйми своего, наши детки спать хотят». Слева Табашниковы вопят: «Заткни гаденыша! На работу в шесть вставать».

Антонина Михайловна, вспомнив прошлые свои мытарства, расплакалась. Как ни странно, Никита молча ждал, когда мать успокоится. Через минуту она продолжила рассказ.

– Хорошо помню: исполнилось тебе восемь месяцев, вхожу в садик и думаю: «Останусь тут навсегда, выпрошу у директрисы кладовку, втащу туда раскладушку, нам хватит».

Клара Егоровна мне навстречу пошла, только очень просила, чтобы никто не пронюхал. Не положено в детском учреждении на ночлег даже сотрудникам оставаться. Полгода я в кладовке спала, домой постирать и переодеться заглядывала. А потом все и случилось…

Однажды к Кирилловой подошла симпатичная молодая женщина Надя, мать Андрея Савельева, и поинтересовалась:

– Тонечка, вы случайно не заболели? Бледная такая, прямо прозрачная, синяки под глазами в пол-лица. Хотите, посоветую хорошего врача?

– Лучше подскажите, как избавиться от соседей, – неожиданно для себя ответила Тоня.

– Пошли, поговорим, – предложила Савельева.

Была зима, но не по-московски теплая. Надя и Антонина устроились в беседке, в которой прятались во время прогулок от дождя старшие воспитанники, и Кириллова вдруг разоткровенничалась, поведала, в каком кошмаре живет.

– Боже! Какой ужас! – закатила глаза Надя. – Попробую вам помочь.