Юлия Климова - Здравствуйте, я Ваша золушка

– О! – поприветствовал он Сашеньку, отступая назад. – Добралась, значит? Молодец.

– Ага, добралась, – согласилась она, вдыхая вкусный аромат яблок. – Извините, я без приглашения.

– Я же тебя приглашал! – Федор Иванович отобрал сумку, швырнул ее на осевший диванчик и добавил: – заходи и располагайся.

Появлению Сашеньки он внутренне обрадовался, надо же кому-то излить свое беспокойство, надо же с кем-то обсудить создавшееся положение, должен же еще кто-нибудь понять трагичность момента!

Саша прошла по потертой ковровой дорожке в небольшую комнату, уютно обставленную незамысловатой мебелью, прислонилась к комоду и с надеждой посмотрела на Федора Ивановича. Позволит ли он… немного пожить у него?

– Ты у родственницы своей была? – участливо спросил он, нервно разглаживая бледно-голубую матерчатую скатерть.

– Я к маминой подруге ехала, – напомнила Сашенька.

– И как?

– У нее муж болеет… и проблемы.

Дальше она говорить не смогла, опять появились предательские слезы.

– Да ты что? – растерянно выдохнул Федор Иванович, устремляясь к гостье. Усадив Сашеньку за стол, он широкой шершавой ладонью погладил ее по голове. – Да ты что! А ну-ка рассказывай…

А с чего начать? Со школы, со сложных отношений с Галиной Аркадьевной, с момента появления первого постояльца, с мальчика Коли и его вечно занятых и недовольных родителей, с Пашки?

Сашенька всхлипнула и, сбиваясь то на одно, то на другое, стала пересказывать последние десять лет своей жизни. Где-то получалось коротко, где-то – длинно, но остановиться она уже не могла. Федор Иванович слушал внимательно и то хмурился, то качал головой, то перебивал сердитым: «вот ведь зараза какая!». Причем эти слова являлись универсальными и применялись абсолютно ко всему. Через час они уже пили чай с яблочным вареньем и дружно охали, поддерживая тем самым друг друга.

– Понимаете, – говорила Сашенька, – я как лучше хотела… чтобы не ссориться…

– А я ее любил, – раскрывал душу Федор Иванович, – да и сейчас…

– Я смотрю – он на моей кровати лежит… почему она так поступает? Я же ее родня…

– Накуролесил я тогда, как сволочь последняя, а она не простила… И права, сто раз права! А теперь индюка завела… отловить бы его в темном переулке…

– А у Элеоноры Борисовны семья… я и не собиралась навязываться… – прижимала руку к груди Сашенька, – просто она в свое время звала и я подумала…

– Пусть Машенька будет счастлива, она в отличие от меня этого заслуживает, но… – Федор Иванович беспокойно ерзал на стуле, – не могу я ее отпустить! Понимать же надо!

– Пашка меня очень поддерживал… а потом… может, я сама виновата?

– У нее волосы тяжелые, густые, каштановые… А если этот завхоз на ней женится? В каком он, интересно, звании…

Выговорившись, они устало помолчали, а затем Федор Иванович твердо сказал:

– Жить будешь у меня. С работой я тебе помочь не могу, а вот комната и стол – пожалуйста. Ты не стесняйся, устраивайся, вместе-то оно веселей.

– Спасибо, – тихо ответила Сашенька и было в ее голосе столько искренней благодарности, что Федор Иванович почувствовал себя неловко.

«Поймать бы ее тетку – да крапивой, крапивой… – кровожадно подумал он, черпая ложкой варенье. – А с Пашкой я бы разобрался по-мужски».

– А может, цветов Машеньке подарить? – спросил он вслух, барабаня пальцами по столу. – Я же ее любимые гладиолусы оставил, сорт так и называется: «Люби Меня! Люби!».

Сашенька поняла: еще немного – и Федор Иванович сам расплачется.

– Давайте гладиолусы, – твердо сказала она, – я отнесу.

– Но…

– Позвоню в дверь и отдам или на коврик положу. Как лучше?

– Лучше отдай… нет, лучше положи… Эх, жаль цветы – не письмо какое-нибудь – в почтовый ящик не сунешь! – Федор Иванович забегал, не зная за что хвататься. – Я их заверну в газету, чтобы не сразу догадалась… или лучше в целлофан? Чтобы увидела и обрадовалась? А если ухажер на них наткнется?

– Пусть натыкается!

– Точно, – одобрительно закивал Федор Иванович, – пусть любуется! Пусть знает, как я ее люблю – голубушку Машеньку! А ленточкой обвязать?

– Ага.

– А она догадается, как думаешь?

– Наверняка.

Федор Иванович притормозил и с сомнением спросил:

– А если не возьмет из-за этого?

– Значит, лучше оставить на коврике – возвращать некому будет.

– Да!

Букет для Марии Дмитриевны Сашенька несла улыбаясь. Прикоснувшись к чувствам других людей, впитав волнение Федора Ивановича, она вдруг вновь поверила в любовь – есть она, есть! По-разному в жизни бывает, но любовь существует.