Ольга Степнова - Фокиниада

– Чёрт! – Не дослушав её, Фокин побежал вдоль стен, считая фотографии нестандартных размеров: – Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

– Ты куда? – побежала за ним Шуба.

– Восемь, девять, десять! – Севка остановился как вкопанный возле Лаврухина. – Я идиот! – закричал он. – Я полный идиот!!!

– А я всегда это говорил, – согласился Вася. – Скажи, тебе не кажется, что эта фотка с мостом как-то нереально растянута? Ну на хрена, спрашивается, вывешивать такую мазню?

– Их ровно десять!

– Чего?

– Ровно десять больших фотографий с размытым изображением! Ты понимаешь, что это значит, Лавруха?!

Вася навёл лупу на Севку и стал рассматривать его нос.

– Фу, какой у тебя носяра, – поморщился он. – А что это значит, Фок? Что может означать, если десять снимков из ста у гениальной художницы получились неудачными?

– А это значит, – отпихнул Севка лупу от своего носа, – что эта выставка организована для отвода глаз! Это значит, что все фотографии сфотографированы с душой, а десять сделаны на скорую руку и небрежно увеличены. Это значит, что на таможне фотографии не будут досматриваться – ведь это выставочные экспонаты, чего их досматривать… Это значит, что под большим форматом скрываются…

Севка сорвался с места и побежал к выходу, расталкивая народ.

Шуба и Вася помчались за ним.

– Эта выставка для того, чтобы Милавина могла беспрепятственно вывезти в Лондон контрабанду! – крикнул на бегу Фокин. – Кто будет искать украденные картины под фотками, которые только что выставлялись на всеобщее обозрение?! Кто заподозрит известную топ-модель в убийстве своего дяди?! – Севка заметался по фойе. – Где?! Где Милавина?!

Лаврухин уже куда-то звонил. Шуба громко смеялась, довольная, что похороны Севкиной любви превратились в фарс, а из буфета доносился голос Генриха Генриховича:

– Мой папаня пил как бочка, и погиб он от вина…

Через пятнадцать минут два парня в милицейской форме проводили Милу Милавину в милицейский ГАЗик с мигалкой. Она шла с гордо поднятой головой, а, встретившись взглядом с Севкой, одними губами сказала: «Ублюдок».

– Я одна осталась дочка, и зовут меня Нана! – напевая, вывалилась из буфета Драма Ивановна. – Генрих! – закричала она, увидев Милу в наручниках. – Твой Севун поймал за хвост декоративную курицу! Я же говорила, что это её почерк!!!

– Уволю на хрен, – пригрозил ей Севка.

– За что? – впервые поинтересовалась мисс Пицунда.

– За распитие спиртных напитков на рабочем месте.

– А ничего, что Генрих против моего увольнения?

– Ничего. Поедете к нему на кладбище и вступите в общество анонимных алкоголиков.

Севка вышел из здания и побежал к машине, забыв про Шубу и про Лаврухина, который с энтузиазмом показывал журналистам лупу и рассказывал, как он раскрыл преступление века.

Триумфа Фокин не ощущал.

Он чувствовал тоску и разочарование.

Даже самые яркие звёзды, оказывается, теряют свои орбиты.

Наутро Драма Ивановна выглядела не так свежо как всегда.

Под глазами у неё набухли мешки, а руки заметно дрожали.

– Ну-ну, – усмехнулся Севка, заходя в кабинет. – Как ночка прошла?

– Шикарно, – буркнула мисс Пицунда, впервые не предложив ни чая, ни кофе.

– Переспали с моим папаней? – усаживаясь за стол, поинтересовался Севка.

– Пере… Что?! – впрыгнула Драма Ивановна в кабинет. – Что вы сказали?!

– Вы занимались сексом с Генрихом Генриховичем?

– Я девушка! – взвизгнула мисс Пицунда.

– Если вы имеете в виду девственность, то папаня тоже невинен как новорождённый. Только когда две таких пьяных невинности собираются вместе, из этого может ой-ей-ей что получиться!

– Что это за «ой-ей-ей»? – явно разозлилась Драма Ивановна.

– Ой-ей-ей, мисс Пицунда, это секс в могиле, – пояснил Фокин. – Папаня не предлагал вам эротическое путешествие по погосту?

– Генрих Генрихович предложил мне руку и сердце, – отчеканила мисс Пицунда и, стуча каблуками, вернулась на рабочее место.

– Вы согласились? – перепугавшись до дрожи в коленках, бросился за ней Севка.

– Я сказала, что подумаю, – высокомерно ответила Драма Ивановна.

– Что тут думать! Он алкоголик!

– Все мужчины немного пьют. Это не страшно.

– Он старый!

– Я тоже немолода.

– Он… он… чокнутый на политике!

– Мне тоже небезразлично, что происходит в мире.

– У него есть ребёнок! Отвратительный, вредный сын!

– С этим сыном я сумею договориться.

– Значит… вы скажете «да»?! – с упавшим сердцем спросил Севка, понимая, что его сумасшедшая секретарша запросто может стать его мачехой.