Джон Робертс - Королевский гамбит

Вспомнив о своем утреннем обещании, я для начала отправился на Капитолий, в храм Юпитера. Как вы помните, я дал себе слово, что если пожар у Цирка будет благополучно погашен, то я принесу громовержцу в жертву голубя. Теперь настало время выполнить обещанное. Мой личный доход был довольно скромным, а должность далеко не из тех, которые привлекают к себе большие взятки, поэтому приходилось тщательно обдумывать каждую трату.

Натянув край тоги на голову, я вошел в древнее здание, внутреннее пространство которого едва угадывалось сквозь царившую полутьму и дымку. В этом храме можно было почти уверовать в незримое присутствие моих предков, некогда живших на этих холмах в деревянных, крытых тростником хижинах и отправлявших в этом священном месте обряды. Разумеется, я имею в виду храм Юпитера, еще не претерпевший последней реставрации, которая превратила его в жалкое подобие греческого оригинала — храма Зевса.

Я отдал голубя священнику, и птица тотчас была принесена в жертву, очевидно, к великому удовольствию Юпитера. Пока длился этот короткий ритуал, я бросил мимолетный взгляд на стоящего по соседству молодого человека. Его голова также была прикрыта тогой, поэтому я сумел только заметить, что он был приблизительно моего возраста и что ткань его одеяния отличалась от моей по качеству, а застежки сандалий были сделаны в виде полумесяцев из слоновой кости.

Когда я направился к выходу, незнакомец поспешил вслед за мной, очевидно намереваясь заговорить. Оказавшись в широком портике, с которого открывался великолепный вид на город, мы обнажили головы. Черты лица молодого человека с самого начала показались мне знакомыми, но окончательно я вспомнил его тогда, когда увидел поредевшие волосы над совсем еще молодым лицом.

— Приветствую тебя, Деций, наследник славных Цецилиев, — проговорил он, обнимая меня и награждая поцелуем.

Это был формальный жест приветствия, которого удостаивался всякий занимающийся общественной деятельностью римлянин. Однако я ощутил в нем гораздо больше теплоты, чем того требовал обычай.

— Здравствуй, Гай Юлий Цезарь.

Я могу легко различить улыбку читателя даже сквозь разделяющую нас завесу. Но в те времена самое громкое имя в римской истории было еще не прославлено. И молодой Цезарь был известен разве что своими многочисленными и разнообразными кутежами и непомерными долгами. Но однажды, ко всеобщему изумлению, у него проявилось гражданское сознание, и случилось это, когда, находясь на должности квестора, он начал защищать права простолюдинов.

Его новые демократические идеалы изумили немало умов, поскольку представители древнего и весьма многочисленного рода Юлиев, хоть и не отличались особым участием в общественной деятельности, всегда поддерживали аристократов. Нарушил семейную традицию лишь юный Гай, который отдал свои симпатии в пользу популяров. Кстати, мужем его тетки был тот самый полководец Марий, служа у которого мой отец заработал себе прозвище Безносый. Это был жестокий старик. В последние годы жизни, являясь консулом и главой партии популяров, он держал в страхе весь Рим. Надо сказать, у него до сих пор остались почитатели как в нашем городе, так и за его пределами. Насколько я помню, Цезарь был женат на дочери Цинны — сотрудника Мария по консулату. Что ни говори, но уже в молодости Цезарь заслуживал того, чтобы к нему приглядеться.

— Позволь осведомиться о здоровье твоего почтенного отца, — начал он разговор.

— Его здоровью может позавидовать любой фракиец, — ответил я. — Сегодня он выступает в суде. Когда я его покинул, базилика была наводнена сенаторами. Они в судебном порядке рассчитывают вернуть имущество, конфискованное Суллой.

— О, чтобы уладить это дело, понадобятся долгие годы, — усмехнулся Цезарь.

Когда Юлий был совсем юношей, диктатор Сулла приказал ему развестись с Корнелией, дочерью Цинны. Однако Цезарь с не свойственной ему прямотой наотрез отказался. В результате он был вынужден покинуть Италийский полуостров и оставаться за его пределами до самой смерти диктатора. Этот акт откровенного неповиновения прославил его, но ненадолго, ибо в те времена в Риме происходило множество всяких событий, и большинство из тех, кому удалось их пережить, практически позабыли о молодом Цезаре.

Мы спустились с Капитолия вниз, и Цезарь спросил, куда я направляюсь. По не понятной для меня причине он, казалось, питал преувеличенный интерес к моим делам. А когда он начинал просить о какой-нибудь услуге, то в своей любезности и обходительности не уступал субурской потаскухе.