Дарья Донцова - Мыльная сказка Шахерезады

— А вы никогда ему не завидовали? — перебила я. — Вам не казалось, что Владимир Егорович более озабочен воспитанником, чем родным сыном?

— В юности я испытывал сие разрушительное чувство, — искренне ответил психотерапевт, — но с течением времени понял: отец был прав. Я сильный, умный, талантливый, помогать мне не надо, без преодоления трудностей можно облениться. А Костя слабый, зависимый, не особенно одаренный, ему нужен костыль. Нет, сейчас у меня нет никакой ревности, мне очень жаль Костю.

Я кивнула:

— Не ожидала услышать ничего другого. Но помните про крохотные нестыковочки, о которых я говорила минуту назад? Когда мы с Сеней находились в вашем кабинете и сообщили, что Катя, вероятно, жива, вы начали промокать глаза платком. Я не видела слез, но если человек прикладывает к векам салфетку, то как-то думаешь о слезах как явном свидетельстве горя или волнения. После того как я попросила показать полки с миниатюрами, вы швырнули салфетку в корзинку, а та не упала быстро, как положено мокрому листку, а мягко спланировала. Значит, была сухой. И зачем вы делали вид, что плачете? Хотели показать нам свое горе? Продемонстрировать боль, которую испытываете при мысли о девочке?

— Чушь, — отрезал Егор. — Я просто почесал глаза. Никогда не актерствую.

— У меня сложилось другое впечатление, — не сдалась я.

— Не вижу в этом смысла, — безо всякого волнения произнес Егор.

— Когда мы вошли к Косте, вы ему посоветовали: «Скажи скорей правду», — воскликнула я.

— И что? — не понял Егор.

Я вздохнула.

— Любящие родственники поступают иначе, они советуют: «Молчи, не произноси ни слова, я вызову адвоката». Думаю, вы очень хотели, чтобы Костя раскаялся.

— Ну, хватит, — разозлился Егор, — составление психологических профилей не ваша область.

Я помахала листом бумаги.

— Подождите. Рассказывая о смерти своей матери, вы бросили фразу: «Самоубийца, как правило, оставляет записку». И мне пришла в голову простая мысль. Светлана Мальцева покончила с собой вскоре после похищения дочери, она написала письмо мужу, назвала в нем имя своего любовника. Но, очевидно, она составила и послание для вас. Я попросила нашего специалиста поискать документ в архиве. Профессионалу это нетрудно, требуется всего-то заглянуть в дело о суициде Мальцевой. Менты такие бюрократы, сохраняют всякую ерунду, например, письма самоубийц. Если родственник хочет, ему снимут копию. Но, вот странность, большинство членов семьи, прочитав записку, отдают ее следователю и восклицают:

— Спасибо, не нужно.

Дело быстро закрывают и складируют на полке, там оно и лежит сколько ему положено. Извините, может, я не очень верно рассказываю, я не юрист, но сейчас важно другое. Письмо Светланы к вам у меня в руке.

Булгаков дернулся, а я начала читать вслух:

— «Егор! Решение уйти из жизни я приняла сама, никто меня к нему не подталкивал. Хочу тебя успокоить, ты в этом не виноват. Я не могу жить без Кати. Девочку убили, она одна на том свете, матери положено уйти вслед за ребенком, найти его и сопровождать в царство мертвых. За судьбу Германа я спокойна, Виталий хороший отец, он никогда не обидит сына. Уходя навсегда, хочу попросить прощения за тот ад, что устроила тебе в последние месяцы. Прости, Гоша, прости, прости, прости. Решение родить Катю было принято исключительно мною, я думала, что продолжу жить с Виталием, но, сам знаешь, через год мне захотелось вернуться к тебе. Я начала устраивать скандалы, требовала жениться на мне. А ты трусливо говорил: „Золотце, подожди, не разрушай свою семью. С Виталием ты будешь много лет счастлива, а я не приспособлен для женитьбы, я эгоист, давай оставим все, как есть“. Я боялась тебя потерять и терпела, надеялась, что ты переменишься, волновалась за Германа, не хотела причинить боль мужу. Ты меня отверг, сказал: „Что порвано, то порвано!“ И тогда меня охватила злость, я пообещала тебе подать на определение отцовства Кати, развестись с Виталием, потребовать на девочку алименты. Я говорила тебе много злых слов, а ты спокойно отвечал: „Золотце, не делай того, о чем пожалеешь“. Ах, как я на тебя злилась, почти ненавидела, твердо решила на весь свет заявить о наших отношениях. Я хотела причинить тебе боль. А потом пропала Катя, и жизнь потеряла для меня смысл. Прости за все. Гоша, я не хотела на самом деле ничего делать, я очень тебя люблю, но жить без дочери не могу. Прости, прости. Света».

Я отложила листок.

— Костя, в тот день, когда вы узнали о смерти людей на складе, сразу позвонили Егору?