Дарья Донцова - Пятизвездочный теремок

— По какой причине вы задаете вопрос несчастной матери, потерявшей сына? — возмутилась Лиза. — Совесть у вас есть? Отстаньте!

Маргарита подняла руку:

— Дорогая, все нормально. Просто не могу понять, чего вы от меня хотите?

— Знаете, почему серийные маньяки в конце концов попадаются? — спросила я.

Елизавета повернула голову.

— В отличие от вас, мы с ними дружбу не водим.

Я проигнорировала выпад Лизы.

— Каждый негодяй когда-то совершает первое преступление. Он волнуется, боится, что его поймают. И если все проходит удачно, допустим, он отравил жертву «Атарилом» и не пойман, то в следующий раз мерзавец опять им воспользуется. Способ убийства маньяк меняет редко, потому что уверен — его метод безопасен. Ушел Валентин на тот свет один в один как Лев. Растворил таблетки в стакане, сам взял, сам выпил, никаких следов насилия.

— Что вы хотите сказать своими словами? — процедила Маргарита.

— Давайте послушаем Кальмана Иванова и Марту Елкину, — предложил Костин.

По мере того как бывший следователь и бывшая бэк-вокалистка делились информацией, у Маргариты вытягивалось лицо, а Лиза все сильнее ерзала в кресле.

Когда оба свидетеля закончили, Карпов решил подвести черту:

— Я занимался делом Валентина Бракова и выяснил, что его отец тоже добровольно ушел из жизни. Вначале я подумал о семейном безумии. Случается, что в одной семье какая-то ветка вся кривая. Бабушка-мать-дочь — с биполярным расстройством. Или прадед-дед-отец-сын — слышат голоса. И характеры у родных часто совпадают. Возьмем Браковых. Лев — прекрасный композитор, борец с «фанерой», радетель за чистоту исполнения, нетерпимый к невеждам, бесталанным певунам. Если охарактеризовать Льва кратко: он был одержим гордыней, считал себя гением, остальных земляными червями, полагал, что талант дает ему право втаптывать в грязь тех, кого ангел при рождении не поцеловал в лоб. К слову сказать, люди такого склада редко решаются на самоубийство. А что с Валентином? Он уникальный диагност, стоял горой за пациентов, готов был загрызть каждого, кто спустя рукава заботится о его пациентах, жестко вел себя по отношению к коллегам, если те допускали ошибки, пусть даже крошечные. Говорил с пафосом, громко рассуждал о долге врача, постоянно подчеркивал: он никогда не совершал необдуманных шагов. Отец и сын имели разные профессии, но вели себя одинаково. Маргарите Федоровне отчаянно не повезло, вопреки пословице в нее угодило с разницей во много лет два снаряда. Сначала муж-убийца, потом сын-маньяк. Непростая ситуация. Но из нее нашелся выход. Если человек умирает, то уголовное дело на него не заводят из-за смерти основного подозреваемого. Суд не состоялся, приговор не зачитывался. И Лев, и Валентин легли в могилу в статусе обычных граждан, не преступников. Со старшим Браковым это отлично прокатило. Случайная смерть. Благодаря Кальману никто не докопался до правды. А вот с Валентином пришлось изображать самоубийство, потому что он, опытный кардиолог, никак не мог больше, чем надо, пилюль слопать. Но почему-то никто не удивился, что врач использовал древний препарат. В биографии Маргариты нет темных пятен — «муж-убийца» и «сын-маньяк». Она может спокойно заниматься своими гостиницами.

— Поток бреда, — резюмировала пожилая дама.

— Я сохранил диктофонную запись, — заметил Кальман.

— Подделка! — отрезала Рита. — Пошли, Лиза! Вставай, нам пора!

Невестка не шелохнулась, она сидела с абсолютно прямой спиной и заговорила, не меняя позы:

— Валечка был прекрасным мужем. Да, иногда мы ссорились. Я обижалась, что супруг живет на работе, упрекала его: ты любишь пациентов больше, чем меня. Он отмахивался. Весьма говорливый в клинике, дома Валя предпочитал молчать. И это меня тоже порой до слез доводило. Я начинала к нему приставать:

— Зайка, скажи хоть слово!

Он вздыхал:

— О чем?

— Как ты меня любишь?

— Очень.

— Подробнее.

— Сильно.

— Этого мало.

Вот такой был диалог, как правило. И заканчивался он всегда одинаково. Я принималась плакать, Валя уходил. Я бежала за ним, пыталась объяснить, что мне нужно его внимание… Один раз я так зарыдала, что из носа кровь пошла, а муж даже не шелохнулся. Я заорала:

— Ты камень! Почему не видишь, как мне плохо? Прошу хоть каплю интереса ко мне.

Он как будто выплюнул:

— Не так просят!

И заперся в кабинете. Здорово, да? Но потом муж вдруг пригласил меня к себе в отделение на экскурсию. Я увидела больных в трубках, на аппаратах, без сознания, родственников, которые тряслись в коридоре, и внезапно поняла: я жуткая эгоистка. У супруга неимоверно тяжелая профессия, от его действий зависит жизнь человека. И перестала истерить. Мы стали очень счастливой парой. Жили прекрасно. Однажды Валентин приехал домой непривычно рано, выключил телевизор, который я смотрела, и коротко сказал: