Дмитрий Леонтьев - Следствие по-русски-2

— А если он попросту затаится?

— Нет, — сказал я уверенно, — ответная реакция последует, это точно. Но вот какой она будет?

— «Герои» заметки знают, во что их втравили? Они ведь могут устроить газете немалые неприятности.

— Имена не названы, каких-либо привязок нет. Им придется доказывать, что горбун, снимающий порнофильмы и оказывающий покровительство психически больному человеку, и один из актеров, снимающийся в этих фильмах, — именно они и есть. Как ты думаешь, станут они это делать? Я уже созвонился с ребятами из Кировского РУВД. В больнице, где находится «актер», и возле дома горбуна установлены посты. Днем горбуна будут сопровождать ребята из спецслужбы, а мы… Мы, со своей стороны, будем контролировать ситуацию. Если он и решит свести с ними счеты, то начнет именно с горбуна. Фигура колоритная, да и больница — место куда более доступное с точки зрения его планов… Думаю, нам стоит провести несколько вечеров под окнами горбуна Коти. Я не думаю, что он захочет просто расправиться с обидчиками. Ему нужна месть. А это требует определенного подхода. Нет, он не ограничится простым убийством. В эту статью вложено больше, чем ты думаешь.

— Я уже понял, — покачал головой Разумовский. — Ох, Коля, Коля…

— Я знаю, — сказал я. — А теперь давай помолчим. Я устал. Я очень устал от всего этого. Впереди еще очень много работы. Хочу встретить его свежим и отдохнувшим.

— Все же надеешься на личную встречу?

Я улыбнулся, вдавил клавишу магнитофона, вырывая из черного прямоугольника звуки мелодии, и расслабленно откинулся в кресле.

С тихим шорохом шин мимо нас промчалась причудливая машина, словно появившаяся здесь из прошлого века. С настоящими клаксонами, брезентовым верхом, откинутым назад, и фарами, выпученными, как глаза рака.

«Удивительный город, — подумал я, провожая машину взглядом, — чего только здесь не встретишь».

Этот город как нельзя лучше подходит для меня. Он лишен серости и упорядоченности, он велик и разнообразен, и он отражает себя в душах и характерах своих жителей. Сколько гениев он дал России! Подумать только, в каждом спешащем мимо меня человеке есть частичка Пушкина, крохотная искорка декабристов, печаль Есенина, звучит музыка Чайковского, бунтует дух Петра Великого, живет проницательная мудрость Достоевского.

Почему мы размениваем этот изначальный дар на гроши? Какой талантливый, чудесный, мудрый и самобытный народ… Его нельзя оценивать, обсуждать, понимать, им можно только восхищаться.

— Образование нам нужно, — сказал я вслух, — духовность. И дать возможность работать. У тебя в руках великая сила, Андрей, а ты торчишь у подъезда горбатого монстрика и ждешь другого уродца… Ты можешь людям дать то, что сделает их счастливыми. Творящий, работающий, ищущий человек всегда счастлив. Любящий человек счастлив безмерно. Но ведь это нужно осознать. Ценить. А охранять это найдется кому.

— Я разве спорю о главенстве? — не удивился итогу моих рассуждений иерей. — Просто сейчас такое время, что нужно удвоить усилия. Не ограничиваться одной задачей.

— Можно даже утроить усилия. Но в этом направлении. По-моему, так вообще нужно жить и работать на грани своих возможностей. Изо всех сил. Тогда будет результат. И радость. И отдых будет отдыхом, и работа — работой, и результат — результатом. А у тебя получается, что «священник в России больше, чем священник». Знаешь, что меня удивляет?

Я замолчал и замер, вглядываясь в противоположный конец улицы. В свете тусклых петербургских фонарей к нам медленно, словно крадучись, приближался грузовик с грязно-желтой кабиной и неряшливым, обшарпанным кузовом. Разумовский проследил за моим взглядом и медленно выпрямился, замер, словно гончая собака, почуявшая дичь. Грузовик приближался. На мгновение его фары выхватили нашу машину из темноты, взорвав салон вспышкой ярко-желтого света, прогрохотал рядом, гремя расползающимися досками бортов, и пополз дальше. Возле дома горбуна он заметно снизил скорость, напротив подъезда почти остановился.

Я затаил дыхание. Но тут грузовик неожиданно сорвался с места и, быстро набирая скорость, помчался прочь, быстро уменьшаясь на длинном, прямом, как луч, полотне проспекта.

— Это он! — схватил я за рукав Разумовского. — Это он! Он что-то заподозрил… Давай за ним!

Но иерей уже нажимал на педаль газа. Машина рванула с места так, что меня вдавило в сиденье, как на взлете. Краем глаза я заметил, как в темноте переулка зажглись фары «семерки» оперативников. Сообразив, в чем дело, они присоединились к погоне.