Жан Эшноз - Высокие блондинки

— Ну и уходи! — в сердцах крикнула ему однажды Глория. — Давай, убирайся! Ты мне надоел до смерти.

Бельяр тотчас вскочил и погрозил ей пальцем.

— Не смей говорить со мной таким тоном! — взвизгнул он. — Не воображай, что ты первая, кого я опекаю.

Нет, милочка, я руководил людьми поважней тебя. Известными, знаменитыми. Деятелями искусства и все такое.

— Ну и как? — с усмешкой спросила Глория. — Они все умерли?

— С чего это они должны умереть? — возмутился Бельяр. — Не волнуйся, я свое дело знаю.

Но когда Глория поинтересовалась, отчего же все эти знаменитости, хотя они еще живы, больше не прибегают к его услугам, Бельяр насупился и стал разглядывать в карманном зеркальце свои зубы. Потом глухо пробормотал, что да, были кое-какие проблемы. Однако ему не хотелось бы распространяться о причинах своего увольнения.

— Ax вот как? — воскликнула Глория. — Ну-ка, повтори, что ты сказал!

Карлик нехотя буркнул еще раз слово «увольнение».

— Постой-постой, — сказала Глория, — ты хочешь сказать, что тебя можно уволить?

— Конечно можно, — признался Бельяр. — Стоит лишь захотеть.

— Но я именно этого и хочу, — обрадовалась Глория. — Очень даже хочу.

— Как бы не так! — хихикнул Бельяр, изучая в зеркальце свой черный язык. — Хочешь, да не слишком.

— Дурак несчастный! — бросила Глория. — Жалкий недомерок!

В общем, между ними то и дело вспыхивали короткие перепалки, неизбежные при подобном безделье, когда люди начинают психовать по любому поводу. Например, из-за Бельяра, из-за Лагранжа, даже из-за Збигнева. Из-за лошадей. Из-за собаки, которая сама психует из-за другой собаки и потому все утро лает без остановки в глубине парка. Да и скука терзает их всех не меньше безделья. За неимением лучшего они все больше времени проводят у телевизора, совсем как Женевьева Жув. Смотрят сериалы («Ты рискуешь потерять ее, Алекс! Она ведь уверена, что любит тебя!»), смотрят телеконкурсы («А теперь прошу вас сосредоточиться, Роже! Какие цветы мы чаще всего видим на балконах?» — «Кувшинки… нет, я хотел сказать, петуньи… ой, нет, я хотел сказать, герань!» — «Увы, я сожалею, Роже, но вынужден учесть только ваш первый ответ. Итак, вы сказали „кувшинки“…»), смотрят выпуски новостей. В выпусках новостей никогда не упоминается имя Глории. Да и с какой стати его упоминать? Однако она по-прежнему боится этого. «Ты боишься не того, что о тебе заговорят, — злорадно бросил как-то Бельяр, — ты боишься, что о тебе НЕ заговорят… Эй, хватит, отпусти меня! — завопил он миг спустя. — Ты же знаешь, я не выношу физического насилия!»

Так прошло двенадцать нескончаемых дней — без радостей, но и без опасностей, — не таких увлекательных, как хотелось бы Глории, зато в надежном, уютном сельском мирке, пусть и замкнутом. Однажды Глория попыталась даже охмурить Збигнева, но он оказался не слишком-то податливым, этот Збигнев, — слова путного не вытянешь. Несколько книжек, обнаруженных на полках в гостиной, Глория давно уже прочла. Бельяр продолжал дуться, Лагранж пил теперь с утра до вечера, с каждым разом хмелея все быстрее. Нужно было срочно чем-то заняться.

И в первый же солнечный день, пока Лагранж еще не успел приложиться к бутылке, Глория попросила отвезти ее на машине в Руан. Быстренько туда и обратно, чтобы к ужину вернуться домой.

— Ну конечно, давай съездим, — сказал Лагранж, — почему бы и нет. Хоть немножко развеемся!

Итак, они поехали в Руан. В Понт-Одемаре Лагранж остановился, чтобы заправить свой «опель»; тем временем Глория пошла к ближайшему супермаркету фирмы «Шопи».

— Ты куда это? — удивился Лагранж.

— Хочу купить коньяк, — ответила Глория.

— Прекрасная мысль! — одобрительно сказал Лагранж.

Лучший коньяк «Шопи» в твердой картонной упаковке стоил сто двенадцать франков двадцать сантимов; Глория зашла в отдел канцтоваров, где купила рулончик скотча и рулончик цветной бумаги. Затем она вернулась к «опелю», и они тотчас поехали дальше; по дороге она кое-как завернула картонный футляр с бутылкой в цветную бумагу; это отняло у нее немало времени, но в конце концов ей удалось соорудить сносный подарочный пакет, да-да, вполне сносный. Лагранж включил радиолу, откуда, конечно, тут же полились песенки Дж. Дж. Кейла, и не только его, а еще и Боза Скеггса. Лагранж выстукивал кончиками пальцев ритм на баранке; слава богу, у него хватило такта не попросить у Глории коньяк.

Руан. Затем предместье Руана. Кварталы дешевых многоэтажек, больница, кладбище, дом престарелых. Они остановились у дома престарелых.