Елена Логунова - На сеновал с Зевсом

— Минуточку! — на этом месте Алехандро оборвал мое плавное повествование. — Нестыковочка получается. Возможно, ты об этом не знаешь, но судмедэксперт, который осматривал тело Ариэллы Лушкиной, не нашел никаких признаков насилия. Погибшая была девственницей.

— Я так и думала, — сказала я. — Понимаешь, со вторым похищением все непросто оказалось. Во-первых, эти Сальниковы своим автомобилем человека сбили — того самого фотографа, Горшенина. Я полагаю, он очень некстати выскочил со своим фотоаппаратом. Видно, тоже в зале сидел, приглядывал за светловолосой девушкой на моем месте в третьем ряду, думал — это я там сижу, хотел после спектакля фотосессию продолжить… А преступникам работа папарацци ничего хорошего не обещала, вот и переехали они Игогошу вместе с его камерой. Но Элечке они ничего не сделали. Ничего! В том-то все и дело.

— Не понимаю, — признался мачо.

— Вы, мужчины, толстокожие существа! — посетовала я. — Прямо, носороги какие-то! Ну, чего ты не понимаешь? Тебе не ясно, почему они не заперли ее в подвале, как рабыню страсти, а отпустили на все четыре стороны целой и невредимой?

— Нет, как раз это я понимаю очень хорошо, я видел фотографии Элечки, — скривился «носорог». — Если эти ребята вместо тебя вывели из зала ее, они, сто пудов, были о-очень разочарованы, и я их понимаю. Я другого не понял: с чего эта дурочка так расстроилась, ей же ничего плохого не сделали?

— Так в том-то и дело! — закричала я, обратив на себя внимание всех присутствующих в зале.

Пришлось срочно извиняться:

— О, простите мне мою эмоциональность!

— У нее папа итальянец! Сплошная экспрессия! — улыбаясь, соврал подоспевшему метрдотелю Алехандро.

— И думать забудь так шутить, у меня папа — настоящий полковник, и это такая экспрессия, что Отелло и рядом не стоялло! — сквозь зубы прошипела я шутнику, когда метрдотель отошел. — Вернемся к Элечкиному душевному расстройству. Ты думаешь, что именно должна была почувствовать некрасивая тридцатилетняя девушка, в жизни не видевшая мужского внимания и не знавшая мужской ласки, когда ею пренебрегли даже насильники?!

— Опаньки, — пробормотал Алехандро и почесал в затылке.

Чувствовалось, что такого глубокого психологизма он от нашего криминального сюжета не ожидал.

— Я думаю, она должна была люто возненавидеть весь мир, а в первую очередь — себя и маму, которая произвела ее на свет такой уродиной, — закончила я.

Мачо не нашел, что возразить, и мы замолчали, но спустя несколько мгновений печаль смыла солнечная неополитанская мелодия. Подгоняемый улыбающимся метрдотелем, к нашему столику прибился скрипач — специально для того, чтобы сыграть «Санта Лючию» для дочери моего мифического итальянского папы.

Под исторически чуждые мне напевы неаполитанских солнцепоклонников я распрощалась с Алехандро и, не смотря на его протесты, уехала домой на такси.

— Ну, ты сильна, Кузнецова! — в очередной раз до краев наполняя чашки ароматной жидкостью цвета кофе с молоком, восхитилась Трошкина. — Давай за тебя! За твой не женский ум!

— Который несовместим с женским счастьем, — пробурчала я, принимая чашку.

Мы с подружкой сидели под высоким кипарисом в глухом закоулке просторного двора. Окружающая древесный ствол старая резиновая покрышка заменяла нам лавочку, а пенек другого дерева — столик. На расписном подносике из наследства Алкиной бабушки стоял фарфоровый чайник, до краев наполненный «Бэйлисом». Чтобы никто не подумал, что мы пошло пьянствуем, Трошкина конспиративно перелила ликер из бутылки в во всех смыслах невинный сосуд и дополнила сервировку красивыми чашками.

— Что такое счастье — каждый понимает по-своему! — Подружка назидательно процитировала классика. — В твоем случае можно радоваться, что ты сделала доброе дело.

— Это какое? — уныло спросила я.

— Не какое, а которое! — поправила Алка, давая понять, что речь идет не иначе как о целой череде моих добрых дел. — Во-первых, ты спасла от незавидной участи секс-рабыни свою сослуживицу Марусю. Во-вторых, отвела подозрения грозной Лушкиной от своего шефа, Бронича. В-третьих, ты умиротворила мстительного Борюсика, вычислив настоящих виновников гибели его друга-фотографа. В-четвертых…

— Ну, ну? — хлебнув бодрящего пойла из чашки, поторопила я подружку.

— Ну, что еще… Ага, вот: ты объяснила фальшивому майору Романову, почему Элечка Лушкина хотела убить свою мать, и благодаря тебе этот менее талантливый сыщик получит свой гонорар.