Елена Логунова - Принц в неглиже

— Кошка рыжая в полоску, толстая до безобразия: когда сходит по ступенькам, плюхается на живот. — Дон рассказывал о своих соседях по зверинцу.

— На чей живот? — зевнув, спросила Тил.

— На свой собственный! — рявкнул Дон.

Ему было страшно обидно наблюдать, как Тил до упаду веселится и проматывает «деньги на расходы», пока он мучается в обществе жирных рыжих кошек.

— Слушай, можно я тут останусь? — с робкой надеждой спросил Дон.

— Ни за что! — решительно возразила Тил. — Продолжай, мне очень интересно. — Она снова зевнула.

— Про попугая я тебе уже говорил — это тот, который ругается так, что канарейки краснеют…

— Дальше?

— Дальше — собака, такса. Длинная, как скамейка, лапами на уши наступает… — Дон подумал и пояснил: — На свои уши.

— Поняла, — сказала Тил.

— Есть еще поросенок ручной. Такая холеная розовая скотина в бриллиантовом ошейнике.

— Из настоящих бриллиантов? — ахнула Тил. — И почему я не поросенок!

— Кто это сказал? — невинно вопросил Дон. И немедленно получил подушкой по голове. — Укушу! — предостерег он, демонстрируя сверкающие клыки.

— Тогда будешь грызть ими кости! — пригрозила Тил. Сочувствуя Дону, она ежедневно посылала ему в зверинец огромный среднепрожаренный бифштекс. Любопытствующим было сказано, что именно такая диета позволяет породистому бирсдогу бороться со стрессами морского путешествия.

— Он мог бы потерять его, — задумчиво сказала Тил.

— А? Кто? — очнулся Дон.

— Поросенок мог бы потерять ожерелье, — нарочито четко выговаривая слова и гипнотизируя Дона взглядом, пояснила она. — Ведь мог бы?

— Нехорошо красть бриллианты у маленьких поросят, — проникновенно сказал Дон. — Может быть, этот ошейник — его единственная радость!

— Он стал бы моей единственной радостью, — пробормотала Тил, разочарованно откидываясь на подушки.

— Знаешь, там у нас есть крокодил, — сказал Дон. — С настоящей крокодиловой кожей…

— Ну и что? — безучастно спросила Тил.

— Он мог бы потеряться, — предложил Дон.

Она невесело хмыкнула:

— Крокодил тебе не нравится?

— Мне все не нравятся, — честно признался Дон. — Попугай, потому что он много болтает; канарейки, потому что они не боятся кошки; кошка, потому что она не боится меня; крокодил, потому что я сам его боюсь; поросенок, потому что он слишком любопытный; черепаха, потому что она прячется… Даже белые мыши — потому что у них глаза красные!

— А люди здесь вполне симпатичные, — легкомысленно сказала Тил.

Дон сердито заерзал на своем коврике. Он уже собирался пройтись по адресу неотвязных кавалеров Тил, когда в дверь постучали, и в ответ на мелодичное «Войдите!» в каюту вплыли оранжерейный букет и прикрепленный к нему неотвязный кавалер, он же — симпатичный человек.

— Я сама справлюсь, — поспешно шепнула Тил.

Дон холодно кивнул и выполнил команду «сидеть», пристально глядя на непрошеного гостя и демонстративно барабаня хвостом по паркету. Неотвязный приблизился — и началось!

Возможно, не следовало кусать мистера Нахала только потому, что он попытался обнять Тил — в самом-то деле, не жена ведь она Дону, жениться он мечтал на добродушной женщине, обученной какому-нибудь мирному, сугубо женскому ремеслу. Но кто мог знать, какой ненормальной будет реакция укушенного! Собаки в отличие от нахалов не ходят с пистолетами, а самая лучшая бирсдожья шкура не заменит бронежилета, так что последовавшая затем бешеная гонка по коридорам лайнера, сопровождавшаяся выстрелами и однообразно-оскорбительным «Убью скотину!», запомнилась Дону как кошмар.

Будь он обычным псом, его собачьей жизни очень скоро пришел бы конец. Но в данном случае потерять шкуру вовсе не значило расстаться с жизнью, наоборот: достаточно было проскользнуть в зал-ресторан, нырнуть под накрытый скатертью стол и несколько раз взмахнуть стянутым со стола ножом, как вместо опального бирсдога на свет являлся невинный, как младенец, человек… К несчастью, столь же голый. Поскольку без одежды и документов Дон не мог рассчитывать на успех предприятия, от соблазнительной мысли досрочно сбросить собачью шкуру он отказался.

Дожидаясь конца переполоха, Дон лежал под столом и думал, какой он несчастный и одинокий. «Сирота казанская», как говорят русские. Мамы нет, папы нет… Впрочем, папу или хотя бы какие-нибудь его следы наверняка можно было бы отыскать, работа в Национальном агентстве расследований открывала для этого широкие возможности, но у Дона были связаны руки: еще в детстве он клятвенно пообещал маме, что не станет искать отца. И еще одно обещание взяла с него заботливая родительница: что сын не будет иметь ничего общего с миром преступности. Правда, те же русские говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся…»