Фредерик Дар - Волк в бабушкиной одежке.

Придвигаюсь к ее креслу и, без всяких обиняков, запечатываю ее губы. Она не выражает согласия, так как трудновато говорить с полным ртом, но дает понять знаками, что против…

Против того, чтобы я перестал, конечно.

Пока ворчанье кокоптера исчезает где-то наверху, а братва Берю-Пинюш колдобится где-то внизу, я даю мадам доказательства моих любовных концепций. Не буду утомлять детальной номенклатурой, чтобы избавить вас от комплексов, но знайте, однако, что прекрасно получились универсальный сапожок, стягивающая мышеловка и устройство для запечатывания конвертов.

Поскольку она не пресыщается, я предпринимаю дополнительное турне, заканчивая его тевтонским рыцарем — достаточно опасным упражнением с боковым скольжением по холмистым округлостям. Ей нравится.

Сеанс утомил ее совершенно. Она говорит, что это, да еще дорожная усталость (я догадываюсь, что она прибыла издалека) вместе — слишком, и она хочет расслабиться в теплой ванне. Провожаю ее до ванной комнаты. Из предосторожности заглядываю в замочную скважину. Вижу, как она полностью обнажается и забирается в ванну. Опустим ненадолго занавес. Меня ждут другие (дела, разумеется!).

Теперь, когда у меня есть доказательство ее доверия (и какое, не на пять, а на все сто!), я решаю броситься в эту рискованную затею с головой. Тем хуже, если все сорвется. В стиле торнадо, достойном лучшего из вестернов, я влетаю в погреб и освобождаю от цепей моих комиков. Они готовы разорвать меня на части, но я жестом заставляю их заткнуться.

Открываю кладовку, куда мы свалили дорогих усопших.

— Сущий клад для людоеда, — мяукает Берю.

Показываю на труп блондинчика.

— Хватайте джентльмена и быстро закиньте его в лес, пять минут вам на это. Быстро возвращайтесь. Я постою на стреме. Закончив, сами наденьте цепи. Если возникнет опасность, я прицеплю что-нибудь белое на окно салона, вы тогда сховайтесь в кустах до тех пор, пока я не дам знать. Ясно?

— Ясно!

Они умеют молчать в серьезных случаях.

А это как раз такой.

Опять выползаю на первый этаж. Моя мышка продолжает омовение, напевая по-немецки. Тут мне приходит на ум, что я упустил возможность осведомиться, как ее зовут. Это правда, не первая крошка, воспользовавшаяся моим расположением, не будучи мне представлена. В реальной жизни, мои милые, социальные условности не столь важны. Ведь не с именем впадаешь в экстаз, а с тем (или той), кто его носит. «Что в имени тебе моем?», это уж не роскошь для воспоминаний или хохмочек. И не столь важно, что обнимаешься в постели или на надгробном камне. Постель — это в какой-то мере гардероб конформизма, где оставляют игрушечный набор лицемерия: титулы, степени, бандаж для грыжи, документы, деньги, драгоценности, сослагательное повелительного, согласие с принципами, претензии, амбиции, верования, прожекты, иногда искусственную челюсть или ножной протез, родину, хозяина, слугу, доход с церковного прихода… Она нивелирует социальную лестницу, превращая ее в бальный паркет, на котором каждый вальсирует, тангирует, твистует, чарльстонит в своем вкусе и по своим возможностям. Она — фундамент человечества, мои дорогие, как пупок — знамя — основа военного парада.

Выглядываю наружу и замечаю моих двух крем-несвежих-брюле, исчезающих в кустах с ношей. В ванной покоренная продолжает исполнять радость жизни и познания меня.

Проходит десять минут, а мои ловкачи не возвращаются, хотя на исполнение похоронной миссии им была отведена половина этого времени Я начинаю дергаться. Дитя любви появляется из ванной, одно полотенце вокруг головы, другое вокруг бедер. Стыдливым жестом (красотки всегда немного опаздывают с этим) она прикрывает прекрасную грудь.

Я говорю, что это преступление, и она прыскает. Затем собирается вернуться в салон и обалахониться. Но этим она лишит моих оруженосцев возможности вернуться. Единственное средство на какой-то момент обезвредить ее: возобновить уроки тирлюмпомпомчика. Необходимо быть на высоте положения иногда. Хватаю ее на руки и делаю рейс до ближайшего лежбища. Это оказывается гостеприимная кровать. Ни простыней, ни одеяла, но я привык побеждать на пыльных тропинках. Красоточка протестует для формы. Она говорит, что это неразумно, что я ее уморю и т. д. и т. п. Она еще добавляет что никогда не встречала такого парня. Я пионер любви, пахарь, сеятель, механизатор и возделыватель, Васко да Гама девственниц, Фосбюри-флоп вверх ног, Флеминг тщательной отделки, Гора экстаза! Она говорит, что я наилучший по использованию темноты со времен братьев Люмьер и тишины со времен префекта Дюбуа.