Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе

– Что? – весьма заинтересовалась Груша.

– Купишь мне бутылку коньяка? – вдруг спросил Николай Еремеевич.

– Это шантаж? – Брови Аграфены поползли вверх.

– Да.

– Хорошо, куплю. Дальше.

– Вилли рассказал, что, когда все приехали в отель, к нему в номер пришла Настя – вся в слезах. И заявила, будто поспорила с подружкой Яной, гримершей, что ни один мужик не устоит перед ее чарами, ее красотой, а уж если увидит голой, то и совсем голову потеряет. Поспорили они на все деньги, которые у Насти с собой, на тысячу евро, что она проведет ночь с Вилли, поскольку именно его выбрала своей жертвой. И вот первый раз у нее произошла осечка. И уж так она переживала! Даже не из-за денег, а больше из-за потери репутации неотразимой женщины. Короче, Настя уговорила его подтвердить информацию. Вот и все…

– И ты не обманываешь меня опять? Вы с ним вдвоем разработали эту версию? – подозрительно спросила Аграфена.

– Честно все сказал, как на духу! Кстати, я еще тогда спросил у Вилли, не показалось ли мне, что он интересуется тобой. И он ответил: так и есть. Я задал ему вопрос, не кажется ли ему нелогичным подобным способом спасать имидж одной женщины, если та, которая интересна, все это тоже узнает. На что он беспечно сказал, что все тебе объяснит и ты поймешь. А я, зная тебя и твой характер, сразу же заявил, что объясниться с тобой ему будет крайне сложно – он теперь и не приблизится к тебе, ты даже разговаривать с ним не захочешь. В принципе, все именно так и произошло. Тогда Вилли струхнул и разработал этот план, чтобы вынудить тебя выслушать его, мол, произошла ошибка, ни с какой Настенькой он не связывался… И его план провалился. Как ты ему залепила! Класс!

– Он идиот, что ли, подписываться на подобные вещи? А если кто поплачется и попросит его взять на себя вину за убийство, Вилли тоже согласится? Подставит, так сказать, свое мощное плечо? – Груня, у которой тем не менее с души камень – целая глыба! – свалился, все равно злилась.

– А если бы это было правдой, ты что, серьезно бы не простила? – покосился на нее Николай Еремеевич.

– Нет, конечно.

– Но ведь он же тебе еще не муж, ты чего истеришь-то?

– Вот именно! Зачем замуж выходить за того, кому уже не доверяешь и кого не уважаешь? Вы прямо с Таней одинаково говорите! Спектакль завтра?

– Завтра.

– Смотри, не увлекайся привезенными с родины напитками.

– Не волнуйся, я буду, как огурец, ты меня знаешь. Премьера – святое дело!

– Да, дал бог тебе памяти. Порой смотрела на тебя и удивлялась – человек с трудом на ногах стоит, а текст помнит.

– Многолетняя тренировка! – похвастался Николай Еремеевич, заметно повеселевший.

– Ой, а мы-то с Таней еще в больнице! – вдруг спохватилась Груня.

– Декорации без тебя поставим, не переживай. Кто ж знал, что форс-мажор случится? А Таня…

– Она выйдет к спектаклю, для нее это тоже святое, – высказалась Аграфена. И тут же напряглась – ей не понравилась театральная пауза, выдержанная Николаем Еремеевичем. – Что такое? Ты чего-то недоговариваешь?

– Тебе нельзя нервничать…

– Что случилось? После таких фраз как раз и начинаешь сильно нервничать. Говори, сегодня день откровений!

– Эдик…

– Ну же, дальше! Мне каждое слово из тебя клещами вытаскивать, что ли?

– Заранее предупреждаю – я уже поссорился с ним. Он вчера вечером признался мне… Короче, он очень рад, что Таня оказалась в больнице. Отрава, конечно, не его рук дело, но само провидение ему помогло. На него давно давила «молодая акула» Настенька, которая категорично требовала вывести ее на главные роли, но совесть не позволяла выкинуть вон женщину в возрасте, с которой много лет длились интимные отношения, и поставить молодую фаворитку.

– Ему не совесть не позволяла, а взрывной характер Тани. Эдик знал, во что это может вылиться, – пробормотала Груня, помрачнев, так как уже поняла, к чему клонит Николай Еремеевич.

– Может, и так, не знаю. Хотя, пожалуй, ты права, Колобов давно думал о замене. И тут такая удача – Таня загремела в больницу накануне премьеры… за границей! – Ведущий актер развел руками.

– Так вместо Татьяны завтра выйдет Настя?! – ужаснулась Груша.

– И уже ничего поделать невозможно, – примерил на себя какой-то печальный образ Николай Еремеевич.

– Как невозможно? Да он в своем уме? Она ведь живет театром!

– Эдик сказал, что принял твердое решение, увидев Таню на репетиции. Мол, в этом старом театре Ветрова смотрелась, словно Квазимодо. Наш режиссер занял удобную позицию: Таня сама виновата. Для актрисы лицо – инструмент, и она его сломала. Не играть же ей в маске!