Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе

– Открытие сезона – раз, назначение нового директора – два, – загнула два пальца Аграфена и похолодела. – Ой…

– Что?

– Вы даже представить не можете, что вас там может ожидать! Двойной праздник! Да еще и репетиция тоже была первая… И у нас первая гастроль, и место такое красивое… И Вилли очень мягкотелый, ни в чем нам не отказывает, в смысле в еде и в напитках…

За много лет работы в театре Груня уже научилась понимать, когда актеры играют хорошо, а когда нет, хоть сама не была актрисой и режиссером. Сегодня, ей показалось, они играли средне. Не блестяще, но и не плохо. Также это всегда можно было понять и по поведению Эдуарда Эриковича. Сегодня он ругался по-доброму, если так можно сказать. После переезда, сопровождавшегося обильным возлиянием, после перенесенного стресса от пребывания в полицейском участке и от известия о смерти Марка для первой репетиции в незнакомом месте все прошло «более-менее».

– Ты меня заинтриговала, – усмехнулся полицейский.

Уже при подходе к театру они услышали совсем не театральную музыку, а этакий «дискотняк» восьмидесятых…

– Ого! Началось! – Груня ускорила шаг, оборачиваясь к испуганному полицейскому. – Я же говорила!

Развернувшееся перед их глазами действо поразило бы даже бывалого зрителя. Членам труппы как-то удалось сдвинуть бархатные кресла вокруг импровизированного стола, представлявшего собой настил из досок, который ломился от закусок и бутылок со спиртным. Приличная гора пустой тары уже валялась в углу. Пьяные были все, причем совсем все и совсем пьяные. Слышались громогласные тосты, непристойные шутки и совершенно ненормальный смех. На сцене под орущую музыку народ тряс телесами. Танцем эти телодвижения можно было назвать с большой натяжкой, потому что у многих фигуры были уже не те, а координации в данный момент вообще не наблюдалось ни у кого.

– Господи… – выдохнула Груня, которая увидеть такое все же не ожидала.

– Дева Мария… – вторил ей Дебрен.

Каждый из них выразился, придерживаясь своей ветви христианства, но мысль у обоих была одна.

– Откуда они все это взяли – столько еды и выпивки? С ума сошли! Ведут себя так, словно приехали не работать, а отдыхать, причем сэкономив на аниматорах! – удивилась Аграфена.

– Мы слишком долго отсутствовали, – высказал свое мнение комиссар. – К тому же я видел, как подъехали осветитель и звукооператор…

– Они и привезли эту разудалую музыку, – поняла Груша, снова вздыхая.

В этот момент заиграла мелодия так называемого хита «секс-бомб». Люди, в коих била ключом (или дремала и вдруг очнулась) сексуальная энергия, мгновенно отреагировали на песню – их начало буквально «колбасить». Особенно отличилась Настенька, упавшая на сцену просто плашмя и принявшаяся творить такое, что не только детям до шестнадцати, но и «глубоко за тридцать» смотреть не стоило бы. Один шпагат сменялся другим, одно непристойное движение следовало за другим. А затем она встала под самый яркий софит и, сорвав с себя блузку и лифчик, продолжила кульбиты. Народ ахнул. Хорошо еще, что у мужской части пирующих инфаркта не случилось. Но потом все пришли в себя, сконцентрировали зрение, заулюлюкали, кинулись к сцене и стали ее поддерживать. А Настю и просить не надо было, и подбадривать тоже, она и сама была готова на все. Да и, что уж там говорить, показать ей было чего.

И тут взгляд остолбеневшей Груни наткнулся на красивое лицо Вилли, на его горящие глаза, устремленные на прелести Насти, которыми та трясла просто в непосредственной близости от него. Что называется, и без очков увидишь все.

Кровь, а может, и еще что, ударила в голову Груни. А он все смотрел и смотрел, и зрелище ему явно нравилось. Сердце Аграфены готово было разорваться от, оказывается, доселе дремавшего в ней чувства ревности. Ее просто обуяла ярость и злость. «Проститутка! Что она себе позволяет? Как она смеет? Почему он смотрит? Тварь! Гадина!» – мысленно ругалась Груша. Ей захотелось обратиться к полицейскому с просьбой арестовать разошедшуюся девицу к чертовой матери за аморальное поведение, но, повернувшись к нему, Аграфена увидела и его такое же, как у Вилли, заинтересованное лицо.

– Жуткое безобразие! – выдавила она из себя дрогнувшим голосом.

– Да уж, – кивнул комиссар, не отрывая взгляда от сцены.

– Так сделайте что-нибудь! – выкрикнула Груня.

– Что я должен сделать?

– Арестуйте ее!

– За что? Ты еще скажи – надо дать ей три года за третий размер… – хохотнул комиссар.