Людмила Милевская: Пять рассерженных мужей

Ах, как желала я, чтобы Женька его раскусил, чтобы не поверил! Но Женька поверил, более того, радовался, дурачок, похлеще самого лже-Мишеля.

— Мужики, — оглядывая товарищей, с восторгом сообщил он, — дружок мой армейский пожаловал. Мишка Робинович!

«Не солгал, — уныло констатировала я, — потомок древнего рода.»

Думаете этим ограничились чудеса на поляне? Ничуть нет. Когда друзья юности, Женька Астров и Мишка Робинович, намиловались вволю, к ним из ночной тьмы шагнул киллер Карл Левин. Боже, как возликовал наш с Женькой Мишель, как возликовал.

— Карлуша! Ты? — раскрывая объятия, завопил он голосом торжества радости. — Какими судьбами?

Будто не со мной в крапиве сидел и не знал какими кто здесь судьбами.

И снова пошло и поехало:

— Какими судьбами? Вот удача! Вот повезло так повезло!

Карлуша от Мишеля не отставал, тоже был на седьмом небе от счастья.

«Знал бы ты, кто испортил твой пулемёт, небось сразу дал Мишке в ухо,» — зло подумала я.

Тут же последовали пояснения, кто в каком училище учился, кто в какой роте служил, и так до тех пор, пока Архангельский не выдержал.

— Дёргать нужно, — напомнил он, нервно поглядывая на дорогу.

Евгений сразу загоревал, рассыпаясь в объяснениях и пояснениях, которые сводились к одному: всем, не исключая и Карлуши, срочно нужно дёргать.

Лже-Мишель вполне натурально изобразил недоумение:

— Как дёргать, братишки? Я так долго вас искал!

Евгений смутился, весь покрылся виной и начал путано объяснять:

— Тут, братишка, такая заморочка вышла, в тачке моей два чемодана лежат, доверху набитые баксами. Понимаешь? В одном пять лимонов и в другом. Всего десять лимонов.

Мишель все прекрасно понимал, но трудолюбиво дураком прикидывался.

— В общем, нам сматываться нужно по-быстрому, — отчаявшись на ходу объяснить, заключил Евгений. — Братва наехала по полной программе. Срочно нужно медвежий угол сыскать, чтобы ни одна сволочь не достала. Придётся вспоминать спецкурс по выживанию, собрались дёргать в архангельские леса.

Робинович натурально удивился:

— Какая глухомань, Жека? Не по возрасту и не солидно. У меня кое-какие возможности имеются. А проблемы моих друзей — мои проблемы.

Здесь я поняла, что наши многоуважаемые мужья непередаваемо во мне нуждаются и… покатилась. Покатилась прямо на полянку, переживая лишь об одном, что слишком поздно до этого додумалась.

Я катилась по траве, а Робинович являл чудеса гостеприимства, теперь речь шла уже не о замке, а о вилле.

— Вас всех приглашаю к себе, — вдохновенно лгал он, — у меня на одном чудесном острове в океане вилла. Не дворец, конечно, но всем место найдётся. Уж там вас искать не станут, а если и станут, так не найдут. От врагов своих спрячетесь и время проведёте с пользой, отдохнёте, на рыбок поохотитесь. Жён можете прихватить, детей.

Наши многоуважаемые мужья, похоже, наживку заглотнули, затихли, задумались. Я, задыхаясь от кляпа и царапая руки, ноги, лицо, покатилась ещё быстрей.

— Ну как, подходит? — спросил Робинович.

— Мы, как бы, и не против, — замялся Женька. — Только загранпаспорта не у всех…

— Ерунда, — отмахнулся Робинович, — давайте ваши российские, и к утру все будет на мази. И паспорта и визы, без проблем.

И тут Евгений вспомнил про Карла, скромно отошедшего в сторону.

— Ты как Карлуша, с нами? Или тебе обратно?

— Мне обратно никак, — хмуро отозвался Карл Левин. — И здесь никак. Так что я, пожалуй с вами, если никто не против. Иначе кранты мне…

— Да кто же против, Карл, — гостеприимно развёл руки Робинович и подвёл итог: — Все ко мне! Десант своих не бросает!

Мужья радостно загалдели:

— Не будем время терять! Поехали! Поехали!

И все направились к Женькиной машине.

Катиться ещё быстрей я не могла, попробовала замычать, но вышло слишком тихо — не услышал никто.

«Все! Пропали мужики!» — подумала я и бессильно заплакала.

Плакала и смотрела на спины, удаляющиеся к «тойоте».

И тут случилось неожиданное, чей-то хриплый голос приказал:

— На землю, суки! Мордой в траву! Ноги развести! Ладони вверх!

Мужья остолбенели, притормозили…

Оказывается, один из гоблинов умудрился освободить руку, обзавёлся гранатой (не мужья, а олухи, кто так обыскивает!) и, стоя на коленях, зубами вырвал чеку.

Охваченная надеждой, я снова покатилась. Было уже близко, до Женьки рукой подать, если бы не ночь. он давно бы меня увидел…

Я катилась и смотрела на Женьку. Он и все остальные мелькали, мелькали — их движения превратились в обрывки, в пунктирные линии: вот их руки и вот в них уже пистолеты. А это что? Гоблин? Швыряет гранату?