Людмила Милевская - А я люблю военных…

Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошла совсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самое страшное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.

С одной стороны я даже была польщена: значит она по достоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но с другой стороны — драка в таком месте, где меня знают как писательницу, как интеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкого профиля…

Все это сильно сковывало.

Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже не могла…

В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на мою беду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и по привычке сразу же бросилась делать глупости.

— Мама, ты невозможная! — закричала она, оттаскивая меня от Юльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял как парализованный.

— Она невозможная! — тяжело дыша и усердно восстанавливая силы, подтвердила Юлька.

— Я невозможная? — тоже тяжело дыша и тоже усердно восстанавливая силы, спросила я.

— Конечно! — возмутилась Тамарка. — Ты невозможная! Зачем ты Харакири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашего разговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь на тебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно, Мама, чуть разрыв сердца не получила.

Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.

— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит его уже выпустили? Так быстро?

Тамарка удивилась:

— Выпустили? Откуда?

— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимая плечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?

Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и недоверием:

— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он, ничтожество, там делал?

Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там была.

— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучше скажи, ты денег ему дала?

— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири! За кого ты меня держишь?

Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька, пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То, что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.

Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал, доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всем своим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущи цыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадный сверток, думаю — подарок.

Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась, оглядываясь, тут-то я ее и настигла…

Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки, но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.

— Мама, ты невозможная! — вопила Тамарка.

— Уведи детей! — верещала Люба.

— Спасите! Помогите! — взывала Юлька.

Помогать ей было некому.

Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел и глаза таращил.

Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надо поскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же и Люба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чем жизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театру боевых действий и лишь беспомощно квохтали.

С надменным “фэйс-контролем” в свое время я так подружилась, что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их на улицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.

Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала — Юлька лысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.

И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…

Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он с дикой яростью завопил:

— Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!

— Не сволочь, не сволочь, — обиженно затараторила Люба, — не сволочь, а очень переживающий человек.

На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся и дал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.

Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юльки оттащили — клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали и усердно уговаривали.

Больше всех уговаривал Рамбулье , прозванный так за косматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мне симпатизировал и явно был на моей стороне.