Валерий Осинский. - Предатель.

Квириний прибыл в Иудею зимой, вскоре после того, как разгневанный император сместил бывшего наместника за жестокость к подданным, сослал Архелая в галльскую Виенну и присоединил Иудею, Идумею и Самарию, бывшие владения этнарха, к провинции Сирия. Август прислал в помощь Квиринию нового наместника из сословия всадников, первого прокуратора Иудеи Копония. Квиринию приказали сиквестировать имущество опального царя и провести ценз новых подданных Августа.

За несколько месяцев, проведенных в этой стране, консул убедился в справедливости решения Сына Божественного, своей мудростью политика и искусством полководца снискавшего любовь римлян и армии. Народы достойнее этого познали власть Рима. Квиринию было лишь жаль смещенного этнарха, энергичного и преданного императору. Из Рима видно не все, что делается в провинции, а льстивый царедворец страшнее целого войска. В Иудее сенатор понял и одобрил мнимые жестокости клиента империи: народ, руководимый лишь божеством, не способным его защитить, плохо усваивает законы и порядки, и требуется усилие, чтобы внушить ему послушание власти. Мог ли Архелай девять лет назад, до того, как Октавиан по завещанию Ирода разделил наследство царя между его многочисленными родственниками и даровал младшему сыну покойного унизительно малую, по сравнению с отцовским царством, этнархию, мог ли наследник, еще не увенчанный Цезарем, иначе подавить мятеж фанатиков? На свой религиозный праздник они до смерти забросали камнями римскую когорту. Тогда войска Архелая перебили три тысячи бесноватых. Не прав ли был молодой царь, отстаивая честь императора и честь усопшего отца? Если все доводы разума исчерпаны, против неразумных говорит оружие! И ведь повод к бунту – пустяк: покойный царь водрузил золотое изображение римского орла над воротами Храма. Он даже уважил обычай: не установил в Храме статуи главного понтифика, божественного Августа, и богини Ромы, как в благодарность и из лояльности поступали во всех провинциях империи. А ведь отец Архелая, усвоивший римские обычаи, правил страной не девять, как сын, а тридцать шесть лет, и при жизни никто не смел обвинить его в жестокости, несмотря на то, что Августу докладывали, будто оставшиеся в живых при Ироде были несчастнее замученных. И чтобы сохранить хотя бы видимость независимости царства, был ли у сына иной способ усмирить народ, фанатично веривший своим жрецам, кроме как казнить строптивых?

Квириний подумал о старшем брате Архелая, Антипе. Сенатор понимал, но презирал коварство наместника Галилеи и Переи. Вопреки воле отца, тот девять лет назад оспорил власть младшего брата. Хотя с письменным изложением своих прав последний приложил императору отцовское кольцо и государственные записи. Квириний припомнил одутловатое лицо Антипы, тогда еще молодого, начавшего полнеть мужчины, вероятно в детстве привыкшего к роскоши раньше, чем ему привили естественный для мальчиков интерес к военным играм. Только бледность и нарочитое смирение в глазах за припущенными веками выдавали нетерпеливое ожидание решения Августа по наследству. Хитрый льстец перетянул на свою сторону алчную родню, ненавидевшую достойного Архелая. Многих из них Квириний встречал в сенаторских домах, в домах своих друзей, как и он, членов совета принцепса. Лишь заступничество дяди царевичей, Николая, убедило императора в пользу Архелая, едва не лишенного наследства и расположения Божественного.

Тогда в личных покоях Август прямо спросил Квириния, что тот думает о разделе наследства царя?

Невысокий, худощавый и сутулый, он пришаркивал, перекинув край пурпурной тоги через левую руку. Вялые губы старика кривила привычная усмешка. Император изменил сенаторской традиции первого в списке высказываться первым. Август поступал так, чтобы узнать истинные мнения друзей. Но по раздражению в голосе и нетерпению в блеклых зрачках Божественного Квириний угадал: император уже принял решение.

Квириний ответил: Ирод не оставил равного себе наследника; раздел царства взбудоражит народ, но силы римского оружия достанет поддержать пусть слабого правителя, зато преданного императору.

Октавиан зябко поежился, подошел к светильнику в нише и подставил теплу изуродованные подагрой пальцы. Божественный выслушал мнения еще двух консулов и двадцати сенаторов. Все осторожно высказались за раздел власти между сыновьями царя, во избежание междоусобицы. Особенно горячо настаивал на этом товарищ трибуна, пасынок Тиверий, сын Ливии Друсиллы.