Валерий Осинский.: Предатель.

Под новый год ты улетел на соревнования в Минск, а я – в Кропоткин. Вернулся за три часа до самолета в Москву, чтобы лететь на сборы. И радовались, что я успел.

А прощание на вокзале у поезда, когда впервые меня не взяли в команду…

Зимой мама грела нам одеяла, поочередно распяв их на горячей «голландке» с изразцами. А потом на этой печке мы прятали деньги: копили на наши первые джинсы.

Мама все переживала в себе. Плакала и курила в поддувало после предательства отца, а мы ласкались к ней, чтобы утешить. На нашу ювенальную грубость она так поджимала губы, что лучше б наорала!

А помнишь, как в песке у калитки мы пудовой гирей давил муравьев, а они, как ни в чем ни бывало, выползали из-под железяки; как «пушкой» – зажатый с одного конца железный стержень шариковой ручки (были такие толстенные!) – прожгли скатерть и занавеску и драили квартиру, чтобы задобрить маму, когда она придет с работы; как жестоко дрались между собой; два года ходили после тренировок через двор многоэтажных домов, тут нас поджидала шпана. Мы могли свернуть, но не сворачивали. А студентами, в два часа ночи в модных туфлях на косых каблуках, шли домой с вечеринок через полгорода: месяца на три мы «завязали» со спортом и не было денег на такси. Туфли из Еревана нам с соревнований привез лучший друг Вовка Неврянский.

А моя первая любовь. Перелеты через всю страну: Воронеж, Тбилиси, Киев…»

Еще Наташа передала записку: «Лучший роман всегда впереди. Жаль, что я не успел его написать. Не забывай моих!»

Той же зимой на электронную почту Андрея от Серафима пришло сообщение. Каланчев писал, что выхлопотал небольшой приход под Челябинском. Места живописные. Рядом красивейшее озеро Увильды. Но много татар. У Каланчовых свое хозяйство: досталось от покойного батюшки: после смерти отца его дети все распродали и забрали мать в город. Саша очень довольна на новом месте.

Аркаша взял академотпуск и ушел в армию. Алена долго плакала. Теперь учится и на выходные привозила знакомиться молодого человека. Он врач. «У них серьезно».

Татьяна Васильевна год болела. Не знакомая с Каланчевыми, узнав, что у тех наладилось, перекрестилась и сказала: «Слава тебе Господи!»