– Стой! – властно приказал старичок. Нет, не старичок – старец. – Не подходи к ним!
– Но он…
– Он уже умирает. И нам надо успеть. Пригласи своих знакомых. Тихон, а ты займись женщиной, она уходит.
– Что?!! – Лешка, повернувшийся было к выходу, рванулся ко мне. – Нет, нет, нет!!!!
– Делай, что старец Никодим говорит, – гаркнул знахарь, склоняясь надо мной, – и быстро, если хочешь спасти дочь. Не волнуйся, я помогу Аннушке.
– Быстрее! – старец склонился над хрипящим колдуном. – У нас почти нет времени!
Я слабо понимала, что происходит, зрение работало фрагментарно. Дед Тихон, туго перетянув мои руки полотенцем, положил ладони мне на голову и что-то шептал. Мягкое, ласковое тепло шло от его рук, не позволяя мне уйти, и фиксируемые фрагменты происходящего становились все длиннее.
Вот в комнате появились унганы и мамбо Жаклин. Пьер что-то говорит сыну, тот переводит Лешке, муж берет на руки дочь и собирается завернуть ее в свою куртку, но Пьер отрицательно качает головой.
Новый фрагмент. Дюбуа перетащили ближе к окну, с которого убрали простынь, колдун лежит на спине, унганы держат его за руки, а старец, крестообразно поливая бокора крещенской водой, проговаривает какой-то текст, похожий на библейский. Мамбо Жаклин в это время тщательно смывает с Ники кровавый орнамент водой из другой бутылки, шепча что-то свое. Лешка придерживает малышку за плечики, видно, что девочка еле стоит.
Потом я на какое-то время отключилась, погрузившись в вязкое тепло. Но это было такое живое, такое светлое тепло.
Из которого меня выдернул пронзительный крик. И это кричал не Дюбуа, это кричала Ника.
Я дернулась, пытаясь вскочить, но широкие ладони знахаря удержали меня на месте:
– Тише, девонька, тише. Тебе нельзя двигаться. Да и туда тебе нельзя, помешаешь только.
А там происходило что-то совсем уж необъяснимое. Я совершенно четко видела, как над распростертым на полу телом колдуна поднимается его черный призрачный силуэт. Но точно такой же силуэт сформировался и над Никой! Два жутких близнеца тянулись друг к другу, но одного «держали» унганы, а Никиного – мамбо Жаклин. Она справлялась одна, видимо, потому, что Дюбуа, сидевший в моей дочери, вовсе не рвался туда, к своему умирающему телу, наоборот, он пытался притянуть к себе свою мерзкую половину.
А между беснующимися нежитями стоял старец Никодим. Просто стоял, опустив голову и закрыв глаза. Но вряд ли кто-то из присутствующих в комнате мог предположить, что дедушка решил вздремнуть, слишком уж сосредоточенное лицо было у старца. И слишком уж пульсировал напряжением воздух вокруг него.
И это напряжение нарастало, оно становилось все сильнее, воздух сгущался и сиял все ярче. А Никин Дюбуа выл голосом моей дочери все пронзительнее.
Пока крик не оборвался на самой высокой ноте. И в этот момент старец Никодим выпрямился, глаза его широко распахнулись, и он сделал молниеносное, едва уловимое взглядом движение руками. Словно сдернул что-то с Ники и швырнул это что-то в бокора.
И что-то, с мерзким чавкающим звуком влепившись в свою половину, стало с ней единым целым.
В следующее мгновение вокруг издыхающего колдуна образовался круг сил света: унганы, мамбо и старец Никодим, обступив корчившееся на полу тело, обрушили на эту гниль весь гнев, который накопился в их душах.
И злобный червь, взвизгнув, вернулся в тело колдуна.
Весь. Полностью. Навсегда.
Компьютер весело блямкнул, сообщая мне о полученном письме. Ну-ка, посмотрим, кто это? Может, Таньский рожать собралась, начало апреля все-таки, ей вроде и пора уже.
Письмо было от Франсуа. Парень на протяжении всех четырех недель, прошедших после возвращения домой, бомбардировал меня письмами, в мелочах описывая все, что происходило с ним и его отцом долгие месяцы в плену у Дюбуа. Наверное, он пытался оправдать действия Пьера и его соратников, убедить меня, что по-другому справиться с бокором было нельзя.
Но я, наверное, никогда не смогу понять и простить их. Столько боли, столько запредельной жути, а еще – гибель людей, летевших в том несчастном самолете. А еще – Ника, разучившаяся улыбаться. И не произнесшая с того дня ни одного слова.
Когда колдун похитил Франсуа, сделав из него заложника, парень сумел сообщить об этом Жаклин, прежде чем его попытались превратить в овощ. Мамбо, узнав, что похороненный ими с соблюдением всех ритуалов вуду бокор жив, верить в это отказалась. Она начала искать Франсуа, чтобы расспросить его, но парень действительно исчез. Тогда Жаклин позвонила Пьеру, и поведение унгана насторожило жрицу светлого вуду. Он отвечал сухо и односложно, версия же о том, что сын накануне Рождества вдруг неожиданно куда-то уехал, не выдерживала никакой критики. Мать Франсуа была очень встревожена, невнятные объяснения мужа успокоить ее не могли.
Читать дальше