Анна Ольховская: Царство черной обезьяны

Жрица светлого вуду. В сопровождении тех самых унганов, которые помогали нам там, в Сан-Тропе.

– Абель! – заорал Дюбуа. – Убей Пьера!

– Май! – Я тоже орать умею.

Гигант, все это время стрелой взведенного арбалета вибрировавший от ярости у моих ног, выпрыгнув в окно, выстрелил в сторону менее поворотливого помощника колдуна. И в следующее мгновение Абель, воя от страха и боли в прокушенной руке, рухнул на снег под тяжестью зверя.

– Только не убивай!

Пес, обеими лапами стоявший на груди верзилы, укоризненно глянул на меня и, склонившись к самому лицу врага, всего лишь продемонстрировал клыки.

И на белом снегу появился желтый цвет. Богатая, однако, сегодня, палитра.

А Дюбуа ошеломленно наблюдал за тем, как его недавний помощник, радостно улыбаясь, идет навстречу вновь прибывшим.

В следующую секунду лицо его исказилось от дикой злобы, он взревел, одним махом впрыгнув в окно, бросился на меня. И вдруг выяснилось, что я тоже слегка обалдела от столь кардинальной смены декораций и, расслабившись, опустила ствол пистолета.

Но отбросить его подальше, когда бокор придавил мне шею своей лапищей, я успела.

А потом шею пронзила острая боль, воздух стал болезненно твердым и застрял в горле, перед глазами поплыли красные круги, и я ушла в ночь.

Возвращение было ужасным. И не только физически, хотя жутко болела шея и почему-то руки. Собственно, слово «почему-то» здесь не совсем уместно, разрезанные вдоль вен руки и должны болеть. К тому же из них продолжала сочиться кровь.

Это было плохо, очень плохо, но не ужасно.

Обморочным, запредельным ужасом веяло от другого.

Стол, за которым мы с дедом Тихоном завтракали накануне, был сдвинут на середину комнаты. На нем сидела полностью раздетая Ника, тельце ребенка покрывал причудливый орнамент, нарисованный еще не успевшей высохнуть кровью. Судя по слабости и головокружению – моей кровью.

Залитые мраком глаза девочки равнодушно наблюдали за медленно раздевавшимся бокором. А рядом с ней, на краю стола, стояла большая кружка, из которой я пила молоко. И мне почему-то казалось, что сейчас в ней находилось вовсе не молоко.

Окна оказались занавешены простынями, и там, за окном, было подозрительно тихо. Нет, приглушенные голоса я слышала, а еще – хриплое рычание Мая. Но и все. Никто прорваться в дом и помешать колдуну не пытался. Что происходит?

– Очухалась все-таки, – ухмыльнулся Дюбуа, заметив, что я открыла глаза. – А я думал, что ты сдохла. И очень жалел об этом. Серьезно.

– Неужели? – прошелестела я, пытаясь подняться.

Но тело почему-то оказалось невероятно тяжелым. Вот теперь это был гранит, не лед, лед полегче будет.

– Не дергайся. – Бокор стащил с себя рубашку и, окунув палец в содержимое кружки, принялся наносить подобный Никиному орнамент на свою тушу. Да, это было не молоко. – А то опять отрубишься, а я хочу, чтобы ты все видела. Тогда ритуал слияния пройдет еще эффективнее. Что, помощи ждешь? – заметил он мой направленный в сторону двери взгляд. – Не дождешься. Дверь и окна надежно заперты, прорываться силой они не станут, вы же у меня в заложниках. Они там пока решают, что делать, а это именно то, что мне сейчас нужно, – время. То, что Пьер оказался не очень послушным, мне уже не помешает, свое дело он сделал. А как именно происходит ритуал слияния, ни унганы, ни мамбо не знают, иначе бы поспешили. Но это старый, почти забытый обряд черного вуду, известный лишь единицам сильнейших бокоров. В том числе и мне. Поверь, тебе понравится, очень понравится. А уж как понравится мне! – Дюбуа глумливо хихикнул и, закончив раскрашивать кровью верхнюю часть туловища, принялся стаскивать штаны.

Что?!! Только не это!!! Моя малышка, моя родная девочка… И этот хряк собирается…

В обескровленном состоянии следить за выражением лица довольно сложно, и бокор торжествующе оскалился:

– Вижу, ты все поняла. Да, слияние осуществляется именно так, в кульминационный, так сказать, момент. Теперь ты понимаешь, почему я рад, что часть меня оказалась в этой чудной нежной девчушке, – голос его стал сиплым, глаза закапали маслом, – а не в каком-нибудь старом пне. Когда я закончу, твоя дочь вряд ли протянет долго, у нее совсем не будет сил, у бедняжки! – Отвратительный смех гиены. – Зато со мной уже не сможет справиться никто и ничто. И пара ружьишек, так любезно приготовленных тобой, мне очень пригодится. Потом я сложу тела в этом доме, подожгу его и отправлюсь…