Вячеслав Костиков: Errare humanum est

Но, несмотря ни на что, Галина Еремеевна дачу любила, гордилась ею, и, когда летом с хорошей погодой вся семья перебиралась за город, она трудилась на участке и по дому неустанно и несла нелегкий крест подмосковной дачной жизни с улыбкой Марфы Великомученицы.

Вот почему, когда встал вопрос о капитальном ремонте дачи и Гурмаев, испугавшись беспокойства, заикнулся о том, чтобы дачу продать, Галина Еремеевна не только отвергла эту идею, но и представила мужу целый список дополнительных улучшений. В соответствии с этим списком, помимо основных работ, надлежало: оборудовать погреб, где можно было бы хранить клубни георгинов, переложить печь наподобие камина и в довершение всего вырыть индивидуальный колодец: вода, которой пользовались все, пахла, казалось Галине Еремеевне, лягушками.

Не знаю уж почему, но труднее всего Гурмаеву достался колодец.

После долгих поисков и телефонных звонков на заводе железобетонных изделий где-то под Загорском нашелся человек, который согласился отпустить нужное количество бетонных колец. Нелегко далась и подвозка их к даче. Гурмаеву пришлось целый день проторчать возле заводских ворот в ожидании левака. Наконец, уже к вечеру, его окликнули.

— Куда повезем? — поинтересовался шофер.

Гурмаев ответил.

— Ну вот что, папаша, — по-деловому объяснил Гурмаеву шофер. — Четыре красненьких — и дело в ажуре. Для ровного счета пять.

— Пять чего? — не понял Гурмаев.

— Эх, счастливый вы, папаша, человек, — вздохнул шофер. — Вы кем же будете?

— Я Гурмаев, — представился Николай Николаевич, — ортопед. А вы?

— А я Степа, — скромно отрекомендовался шофер.

Через полчаса профессор уже трясся в разогретой

Степкиной кабине и, оглядываясь назад, видел, как шедший сзади автокран приветливо кивает ему стрелой.

— У вас что же, и расценки существуют? — выспрашивал он у Степки.

— А как же? Сами-то, небось, тоже берете? Сколько, если не секрет?

— Рубль пятьдесят за прием.

— Не густо, — посочувствовал, Степка. — Это что ж, по госпрейскуранту?

— Конечно.

— Ну а если без государства, с полным сервисом? Тоже рубль пятьдесят?

— Ну зачем же? — пожал плечами Гурмаев. — Тут зависит от характера услуги, от положения человека, от его достатка: Да мало ли от чего. И в любом случае содержимое конвертика определяет сам пациент.

— Вон оно как, — мечтательно протянул Степа. — Поглядел на ногу и пожалуйста вам — хрустящий конвертик. Нет, нам так нельзя. Культуры не хватает, — сокрушенно вздохнул он. — Ой как не хватает! Да и грубость, конечно, заедает. Нанюхаешься бензину за день, естественно, никакого уважения к человеку уже не имеешь. Эх, как бы я уважал людей на вашем, товарищ профессор, месте! Я ведь как понимаю жизнь: во всем должна быть взаимность. У нас вот в продмаге табличку повесили: мол, будьте взаимно вежливы. Ну а если эта самая Любка на двести граммов ветчины сто пятьдесят валит чистого сала? Да еще грудью норовит на весы прилечь — что бы вот вы сделали в подобном случае?

— Я? Я бы потребовал жалобную книгу, ну и написал бы туда какие-нибудь нехорошие слова.

— Правильно, очень правильно говорите! Только ведь завтра она приведет в магазин своего хахаля, и он под вашей записью напишет свою: прошу, мол, занести продавщице Любови Тихоновне Красавиной благодарность, так как она меня очень хорошо обслужила, и вся очередь была довольна ее обходительным обращением.

— Да… — задумчиво протянул профессор, проникая в сложный механизм жизни.

— То-то и оно! Поэтому я и не пишу в книгу: времени у меня для этого нет. А говорю я ей, стерве, какая она есть при этом б… Недавно имел неприятность на пятнадцать суток через эту самую несдержанность. А вы говорите — конверт! Разве ей через конверт культуру донесешь? Ее паровым молотом толочь надо. Я правильно говорю?

— Да… — удивлялся профессор, еще глубже проникая в тайный смысл быта.

— Понятно, — рассуждал уже о чем-то своем Степан, — образование, оно тоже играет… Ну а как, если все образованными станут? Что тогда? А?

— Всеобщее высшее — это в перспективе, — заметил Гурмаев.

— И не дай бог! Я для советской власти тут вижу одни неприятности, — государственно заметил Степан.

— Это как же так? — заинтересовался Гурмаев.

— Очень просто!..

Видно было, что Степан думал об. этом сложном вопросе неоднократно.

— …Возьмите, к примеру, меня. Жена все уши прожужжала: иди да иди в техникум, не хочу с шофером жить. Я ей резон сую: мол, дура, после техникума где я тебе двести пятьдесят в месяц возьму? А она: от тебя, говорит, бензином в постели разит. Вот ведь она что говорит!