Наталья Александрова - Миллион черных роз

— Капитан Сойка, — представился кудрявый великан, — пройдите, пожалуйста, к остальным, мешаете работать.

Лола вздохнула и полезла на сцену.

— Шурик! — прогрохотал над головой капитан. — Давай сюда уборщицу!

На сцене мигом нарисовался такой маленький, подвижный коренастый тип. Уверенно и твердо ставя чуть косолапые ноги, он проворно вклинился между артистами, отделил от них тетю Клаву, как умная кавказская овчарка отделяет от отары нужную овцу, и повел на заклание — то есть на снятие показаний. Тетя Клава, впрочем, не в пример овце, шла довольно бойко и победно оглядывалась на остальных — вот ведь, какая ей выпала честь, раньше Главного вызвали!

— Олег Игоревич! — взмолилась Лола. — Можно я здесь покурю?

— Пожарника удар хватит! — поморщился Главный. — Ай, ладно, все равно репетиция полетела к чертям собачьим! Давай!

Они отошли в сторонку и дружно закурили. Лола вполголоса поинтересовалась, в каком виде нашли Валерию Борисовну, и что подумал об этом коллектив.

— В общем, хорошего мало, — закончил Главный, кратко обрисовав ей ситуацию, — от полиции добра не жди, привяжутся теперь…

Вернулась тетя Клава и вызвали на ковер Лизавету Штукину. Она театрально прижала руки к груди и шагнула вперед, оглянувшись на Лолу. Та не утерпела и скорчила Штукиной страшную рожу. Штукина в ответ поджала губы и одарила Лолу мстительным взглядом вечной ябеды.

«Все ясно, — вздохнула Лола, — сейчас она сообщит ментам все — что было и чего не было. Здорово я влипла. И какого черта вообще понесло меня в этот театр? И Маркиз был против…»

Она тут же возразила самой себе, что театр — это ее подлинное призвание, что она создана для сцены — словом, произнесла мысленно все те красивые слова, которые не раз приводила Маркизу в качестве аргументов. Но сегодня они что-то плохо работали. Лола решила, что она слишком расстроена и что сейчас нужно думать, как конкретно выбраться из сложившейся ситуации.

— Вы не думайте, я вам честно скажу! — тараторила Штукина своим мажорным пионерским голосом, захлебываясь словами и брызгая на капитана слюной. — Все, буквально все в театре знали, что у Ольги Чижовой с покойной Валерией Борисовной были свои особые отношения!

— Какие это такие особые отношения? — огромный капитан Сойка чуть заметно поморщился.

— Ну, вы же понимаете, — Штукина сощурила глаза и поджала губы.

— Не понимаю, — капитан сделал каменное выражение лица, — что конкретно вы имеете в виду?

— Ну, Валерия Борисовна… она… как бы это выразиться… часто одаривала своим вниманием некоторых актрис…

— Кого именно?

— Ну, говорили, что многих… но ведь никто же не признается… в общем, она старалась приблизить к себе хорошеньких молодых женщин…

Штукина замолчала, а капитан Сойка тут же подумал, что, насколько он мог заметить, молодая и красивая актриса была в театре только одна — та самая Ольга Чижова. Так что выбор у покойной мадам Кликунец имелся небольшой. Но зачем она нужна была этой красотке? Неужели из-за денег?

Капитан искоса взглянул на Лизавету Штукину. Она встала, а капитан оставался сидеть, таким образом они оказались одного роста. Лиза говорила что-то, округляя глаза и брызгая слюной.

«Ох и мерзкая же баба! — подумал капитан неожиданно для себя. — И глазки совершенно поросячьи».

Он сделал над собой усилие и вслушался в слова Штукиной.

— Спросите ее, почему она опоздала на репетицию! Мы ждали всем коллективом! А Главный ей вечно потакает!

— Почему? — вклинился капитан Сойка. — Почему Главный ей потакает? У него с Чижовой тоже свои особые отношения?

Штукина испугалась, что перегнула палку. Главный в гневе бывал крут. Запросто может и уволить. Актрисе ее амплуа устроиться нелегко. В каждом театре нужна только одна травести…

— Ближе к делу, — предложил капитан, — вы конкретно видели, чтобы покойная Кликунец с Чижовой ссорились, ругались, выясняли отношения?

— Нет, но она жаловалась, что Валерия не дает ей прохода…

— Кому жаловалась? Вам? — гаркнул капитан.

— Не-ет… — прошелестела Штукина, не решаясь перед лицом сурового капитана на откровенную ложь.

— Идите, — спокойно сказал капитан, но глаза его выразили Штукиной все, что он думает о ее поведении, — вы свободны.

Штукина вышла, губы ее дрожали от унижения.

«Разумеется, — думала она, уныло бредя длинным полутемным коридором назад к своим собратьям по сцене, — разумеется, эта крашеная стерва, эта содержанка, эта наглая потаскуха с длинными ногами и смазливеньким личиком уже успела состроить капитану глазки. И он, как все мужики, купился на дешевое кокетство. А может, она уже посулила ему себя в награду за то, чтобы он избавил ее от неприятностей? Что, ну что в ней хорошего? Кукла Барби какая-то!»