Фернайбранка закатывается своим щедрым смехом.
— Да уж, вы, парижане, скажете!
Мадам Фернайбранка — приветливая брюнетка с буйнорастущими волосами ниже ушей, которые делают ее похожей на бородатую женщину из ярмарочного балагана.
— Итак, — атакую я хозяина одновременно с рыбным супом, — что вам удалось узнать о моей клиентке, доктор?
Неужели вам хочется сейчас говорить об этом?
— Извините, но я влез по уши в это дело, время поджимает и...
— Хорошо, хорошо...
Фернайбранка не любит, чтобы его подгоняли.
Он шумно всасывает с ложки суп и, не успев его проглотить, начинает:
— Вот уже пятьдесят лет семья Мак Херрел владеет домом на Променад дез Англэ. Помпезный домина в стиле рококо, то, что любят англичане! Восемнадцать лет тому назад мистресс (в оранжировке Фернайбранка) приехала и обосновалась здесь, и можно было подумать, что навсегда. Это была настоящая развалина с тяжелейшим характером. Скупердяйка, как все шотландцы! У нее была лишь одна служанка на весь дом, в котором она занимала только две или три комнаты, остальные были заперты, мебель зачехлена...
Он замолкает, чтобы проглотить вторую ложку супа и стаканчик розового прованского. Его плохое настроение быстро рассеивается. Южанин, если он говорит, не может быть мрачным.
Я жду продолжения и получаю его.
— Соседи вспоминают, что служанка вывозила старую ворчунью в кресле-каталке прогуляться по набережной. Еще у нее, кажется, была трость, которой она могла, когда злилась, огреть служанку, несмотря на возмущение окружающих...
— А потом? — нажимаю я.
— А потом в один прекрасный день к ней приехала еще совсем молоденькая девушка. Это была ее племянница, бедняжка рано осталась сиротой. И знаете, что сделала старуха?
— Нет! — спешу ответить я.
— Она уволила свою служанку. А чтобы сэкономить, приняла на ее место свою племянницу, добрая душа, да? И эта крошка стала вести хозяйство и катать кресло. Старуха не решалась колотить ее, но не скупилась на выражения. И такая-сякая! И такая-разэтакая... Люди говорят, что у бедного ребенка глаза были почти всегда мокры от слез. Забыл сказать, ее звали Синтия. Не очень подходящее имя, да? Но милое все же...
Я позволяю ему добить тарелку супа, выпить стакашку розового, похрустеть горбушкой, натертой чесноком. Дыхание моего коллеги напоминает запахи с заднего двора дешевого ресторана в знойный полдень.
Мадам Фернайбранка, сердце которой огромно, как гостиничная простыня, и чувствительно, как ноги почтальона в тесной обуви, плачет в свою тарелку.
Как будто она снова слушает «Двух сироток», «Золушку» и «Невинное дитя и мачеху». Это красиво и грустно: девочка с золотистыми волосами толкает кресло-каталку феи Квазимодо по набережной Ростбифов, что выжмет слезу из любого южанина.
— Дальше? — жму я.
— И вот девчушка стала красавицей с крепкими, как капот Лансии, ушками...
— О! Казимир! — протестует мадам Фернайбранка, возмущенная яркостью образа, а может быть, испытывая ревность (так как ее молочнотоварная ферма напоминает два пляжных пакета).
Фернайбранка торжествующе хохочет. Он сдабривает чесноком не только горбушки, но и свою речь.
— А в одно прекрасное утро мамаша Мак Херрел садится в самолет и отбывает в родные края. Кажется, ее племянник погиб в Африке, и она должна была принять дела.
Воцаряется молчание, но ненадолго.
— Грустная история, — заключает хозяйка дома.
— Отлично, Фернай, — говорю я, — вы прекрасно обрисовали положение в целом. А сейчас, если не возражаете, займемся деталями...
— А может, лучше займемся запеченными ножками «Пальмира»?
— Одно другому не помеха. Мадам, ваш рыбный суп божествен.
Она воркует:
— Вы мне льстите, месье комиссар!
Довольная, она вынимает из духовки блюдо, настолько ароматное, что мои слюнные железы кричат «браво».
— Итак, какие детали вас интересуют? — возвращается Фернайбранка к нашим баранам.
— Старуха с кем-нибудь общалась в Ницце?
— Только со своим врачом...
— У вас есть имя и адрес этого врача?
Он достает свой бумажник и вытаскивает из него обрывок салфетки, испещренный пометками.
— Доктор Скребифиг, улица Жир дю Брюх.
— Ясно, но у Синтии, наоборот, должны были здесь быть знакомые. Она наверняка ходила на занятия, у нее были друзья, она общалась с продавцами?
— Я бы не сказал. Она приехала сюда, когда ей было четырнадцать лет. Старуха вместо того, чтобы определить ее в лицей, записала на заочное обучение, дабы она прошла курс на английском. Что касается развлечений Синтии, то она была служанкой, санитаркой и сама продолжала учебу. Если она кого-то и посещала, то лишь продавцов своего квартала.
Читать дальше