Наталья Александрова - Попугай в пиджаке от «Версаче»

Тут вошел тот самый молодой человек, что проводил ее сюда, и что-то зашептал капитану на ухо. Тот поморщился, встал и вышел, сказав белобрысой, чтобы была поблизости от кабинета Аглаи, он, капитан, туда вскоре доберется, и они займутся делом.

Лола вышла в коридор в прескверном настроении. Разговор с капитаном Хвощом окончательно вывел ее из равновесия, и теперь она мечтала только об одном — скорее добраться до дома и поплакать в жилетку Маркизу. При всей его типично мужской черствости и толстокожести, Леня понимал, когда она не играет, понимал, когда ей по-настоящему плохо, и в такие минуты становился удивительно ласковым и заботливым.

Лола тихо шла, пригорюнившись и прижимая к себе просторную клетку с попугаем. Перришон, словно чувствуя настроение хозяйки, сидел тихо, нахохлившись и распушив перышки.

Свернув из коридора на лестничную площадку, Лола чуть не налетела на странную парочку.

В углу площадки, под большой табличкой «Место для курения», стояла та самая белобрысая девица с лошадиной мордой, с которой они только что расстались у капитана. Она была с каким-то невысоким мужчиной. Белобрысая стояла спиной к Лоле, поэтому не видела ее, а своего малорослого собеседника она заслоняла.

Странная парочка не курила, а разговаривала. Точнее, говорила белобрысая — Лола вспомнила, что ее фамилия Зайценогова… Ну и фамилия, вот уж наградили родители! И сама девица была такая же длинная, нелепая и нескладная, как ее фамилия.

Но самым странным в ней было ее поведение.

В первый момент Лола не поняла, что ее так удивило в поведении этой девицы, что показалось ей таким странным. Замерев на месте, она смотрела на белобрысую Веру со спины, и наконец до нее дошло. До сих пор, каждый раз, когда они встречались, Вера кричала, размахивала руками, ужасалась, впадала в истерику — в общем, выглядела крайне неуравновешенной, неврастеничной особой. Только что, в кабинете, который временно занял капитан Хвощ, она была на грани нервного срыва… Теперь же она казалась абсолютно спокойной, собранной и невозмутимой. Она разговаривала со своим собеседником таким тоном, каким психоаналитики разговаривают со своими неуравновешенными клиентами — сдержанно, спокойно, словно стараясь что-то ему внушить.

Лола отметила, что внешний вид ее тоже как-то неуловимо изменился. То есть нельзя сказать, чтобы девица вдруг сильно похорошела, но лицо ее казалось не таким лошадиным, а волосы не такими белобрысыми, скорее девицу можно было бы посчитать обычной блондинкой.

— Никому нельзя позволять использовать себя, — говорила Вера медленно, отчетливо, хорошо поставленным голосом, — нельзя превращаться в чью-то марионетку!

— Да, — тонким, дрожащим от волнения голосом подхватил мужчина, — никому! Нельзя! Ни в коем случае!

— Нужно в любой ситуации сохранять достоинство! — продолжала вещать девица.

«То-то ты сохраняешь достоинство! — подумала Лола. — Чуть что — сразу в крик, только что судороги у тебя не приключаются!»

И тут же ей пришло в голову, что все эти неврастенические припадки, которые регулярно устраивала нелепая девица, выглядели как-то ненатурально, неестественно, как будто они были искусно разыграны… Лола, сама будучи актрисой, понимала толк в таких вещах, но даже она не сразу почувствовала фальшь в поведении Зайценоговой.

— Достоинство! — взволнованно подхватил мужчина, достоинство и.., справедливость!

Вера, почувствовав движение за своей спиной, резко развернулась.

Увидев Лолу, она замерла, и у нее на лице отобразилась сложная гамма чувств — от удивления и испуга до раздражения и неприязни.

— Что ты все вынюхиваешь? — прошипела она, становясь все той же белобрысой уродиной с лошадиной мордой. — Подкрадываешься, выслеживаешь, подслушиваешь…

— Больно надо! — фыркнула Лола.

Зайценогова не ответила, она припустила прочь, неприязненно оглянувшись на Лолу. Ее спутник на секунду задержался, странно, со всхлипом вздохнул и бросился в другую сторону.

Лола успела разглядеть его. Это был тот самый тусклый сутулый мужчина, с которым она недавно ехала в лифте. Тот самый мужчина, который так нахваливал Перришона, так пристально разглядывал его.

Попугай, до сих пор тихо сидевший в клетке, словно почувствовав, что хозяйка подумала о нем, подал голос:

— Р-рома, Р-рома, Р-ромочка!

— Что ты повторяешь одно и то же, — проговорила Лола, — никакого разнообразия! Никакой творческой индивидуальности!