Наталья Александрова - Попугай в пиджаке от «Версаче»

— Вот видите, — мужчина оживился, как будто нашел в словах Аглаи Михайловны неожиданную поддержку, — вы ошибаетесь, а за ошибки нужно отвечать! И нет никакого смысла откладывать это на завтра!

— Что откладывать? — Аглая Михайловна взглянула на лестницу, надеясь, что появится кто-нибудь из соседей и поможет ей выкарабкаться из этой странной, пугающей ситуации.

Никого, конечно, не было.

— Что откладывать? — тоскливо повторила она, поняв, что подмоги не будет и придется выпутываться самой.

— Восстановление исторической справедливости.

Ей стало по-настоящему страшно. Этот человек совершенно ненормальный!

И этот пропуск.., значит, он действительно был на студии в тот вечер, когда убили Животовского! Но при чем тут она? Угораздило же ее обратить внимание на фальшивую подпись!

Она чувствовала, что горячий душ и книга в одинокой, холодной постели, о которой она только что думала с тоскливым отвращением, откладываются, превращаются в несбыточную мечту, что между ней и этим одиноким покоем стоит ненормальный человек с горящими глазами, и неизвестно, чем это все кончится…

Сутулый человек подошел к ней вплотную, словно хотел что-то сказать на ухо. Аглая Михайловна испуганно отстранилась, и вдруг она увидела, что в руке психа блеснуло что-то острое и тонкое. Аглая открыла рот, чтобы возмутиться, чтобы как следует отчитать этого идиота, который вообразил о себе невесть что, но идиот снова придвинулся к ней вплотную и коротким, сильным ударом воткнул в грудь свое тонкое и острое оружие.

Почему-то Аглая Михайловна в первое мгновение расстроилась из-за того, что этот кретин испортил ее любимую куртку из светлой замши, купленную всего год назад в приличном магазине на втором этаже «Гостиного двора» и только что полученную из итальянской химчистки.

Во второе мгновение она почувствовала страшную, непереносимую боль и удивительную щемящую тоску, как будто она внезапно поняла, что никогда больше не поедет ни в Турцию, ни в Египет, не услышит тихий шум моря, не почувствует на своей увядающей коже ласковое прикосновение южного солнца… Впрочем, так оно и было — ведь у Аглаи Михайловны Плюсе больше не было времени на то, чтобы куда-то уехать. У нее вообще ни на что больше не было времени, потому что ее жизнь неожиданно и катастрофически завершилась.

Аглае Михайловне стало совершенно нечем дышать, как будто в ее подъезде внезапно кончился воздух. Даже те жалкие крохи воздуха, которые ей удавалось невероятным усилием втянуть в легкие, не годились для дыхания — они были сухими и болезненными, как несправедливая выволочка, полученная от режиссера…

Аглая успела еще подумать, что ей так и не удастся получить обещанную заместителем директора студии премию в размере месячного оклада, и на этой грустной мысли она кончилась.

Аглаи Михайловны Плюсе, одинокой женщины, ответственного и безотказного работника телестудии, больше не существовало.

Тело в недавно вычищенной куртке из светлой замши сползло по грязной стене подъезда и застыло на каменном полу перед дверью лифта.

Сутулый человек внимательно посмотрел на дело своих рук. После этого он завернул свой остро отточенный инструмент и спрятал в карман.

Оглянувшись по сторонам, он торопливо направился к выходу, вполголоса проговорив:

— Историческая справедливость восстановлена… — Чуть подумав, он добавил:

— Все еще частично!

Вечером дома творился форменный сумасшедший дом, потому что попугай, проведя весь день на телестудии, нахватался там разных реплик и совершенно осатанел от тщеславия. Он медленно ходил по комнате, важно задирал голову, разевал клюв и говорил:

— Ар-ртист! Твор-рческая натур-ра!

Иногда он говорил невпопад, очевидно, услышал за один день столько новых слов, что не сумел все переварить, и вываливал сейчас на несчастных своих домочадцев все подряд:

— Бр-росил, бр-росил супр-руг! Какое гор-ре! Подр-руга! Др-рянь какая! Р-рыбы пр-ро-пали!

— Слушай, о чем он все время болтает? не выдержал Маркиз. — Что за словесный понос?

— Понятия не имею. — отмахнулась Лола, — очевидно, это из сериала. Вон, почитай детектив, может, поймем?

— Обр-раз! Актер-рская игр-pa! Тр-рагедия твор-рчества! — воскликнул попугай.

— Слушай, я больше не могу! — пожаловался Леня. — Может, загнать его в клетку?

— Нельзя, у него будет гиподинамия, — возразила Лола, — он и так целый день на студии в клетке просидел, он заболеет.

— Скорее мы тут заболеем, — проворчал Маркиз.