Наталья Александрова - Козел и бумажная капуста

— И вполне логично, — вступил в разговор Вадим, — что, когда Федору Алексеевичу понадобился пароль, который легко вспомнил бы каждый член семьи, но и в голову не пришел бы никому из посторонних — он вспомнил про эту замечательную собаку, про Элеонору Дузе.

— И вы считаете, что именно это хотел узнать у меня Сеня? — в голосе Елены Вячеславовны по-прежнему звучало легкое недоверие.

— По крайней мере, если он снова будет спрашивать вас об этом, я советую вам придумать какую-нибудь другую трогательную историю и назвать другое имя спасительницы... И самое главное, я очень прошу вас ни в коем случае не волноваться!

Утром Вадим уехал к себе в больницу, и я тоже решила пойти на свою работу. Не работать — упаси бог! — а порвать всяческие отношения с этой фирмой, высказать поганцу Олешку, своему распрекрасному шефу, все, что я думаю о людях, которые способны сдать женщину, свою сотрудницу, бандитам, да заодно и забрать у него свою трудовую книжку.

Когда я появилась в офисе «Латоны», секретарша Ленка вытаращила на меня глаза:

— Анюта, ты где же пропадала? Я уже не знала, что и думать! Домой звоню — не подходишь, на мобильник звоню — отключен...

— «Сам» на месте? — вместо ответа спросила я, мотнув головой в сторону директорского кабинета. — Хочу ему напоследок морду расцарапать, давно руки чешутся.

— Ой! — восхитилась Ленка. — Жаль, посмотреть нельзя. Подожди, у него сейчас какая-то шишка сидит.

Я подумала — не устроить ли скандал при «шишке», но решила, что это уже будет перебор и лучше подождать. Ленка по традиции налила мне растворимого кофейку, достала пачку сигарет, и в это время в офис вошел новый посетитель.

В первый момент я его даже не узнала и, только когда он поздоровался с нами высоким блеющим голоском, с удивлением поняла, что передо мной — пресловутый скульптор Афанасий Козлятьев, автор бесчисленных парнокопытных изваяний.

Но как он неузнаваемо изменился!

Вместо длинного грязно-серого свитера из козьей шерсти на скульпторе был аккуратный, хотя и не новый, светло-бежевый пиджачок в розовую клеточку; лицо его, хотя казалось грустным и растерянным, несколько округлилось и порозовело, а самое главное — он лишился основного своего украшения, реденькой козлиной бороденки, которой прежде невероятно гордился.

И еще одно, не менее важное изменение произошло с Афанасием Леонтьевичем: он утратил свой знаменитый, непередаваемый и непереносимый козлиный запах. Правда, от него несло теперь чем-то другим, неуловимо знакомым, но я не сразу поняла, что мне напоминает этот новый козлятьевский парфюм.

— Девочки, дорогие! — расплылся скульптор в улыбке. — Как я рад снова вас видеть!

— Садитесь, Афанасий Леонтьевич, — прощебетала вежливая Ленка, пошире открывая на всякий случай окно, — я вам сейчас тоже кофейку приготовлю.

— Спасибо, спасибо, — Козлятьев устроился рядом со мной, — а у меня-то, девочки, какие неприятности... охладели пошлые европейцы к настоящему искусству, перестали ценить мои шедевры, не покупают больше парнокопытных! Не поймешь их, некультурных конъюнктурщиков: то нравились мои козлики, а то вдруг — смотреть не хотят! Все, что наваял, вернули, всю партию!

— Да что вы говорите? — сочувственно пропела я, в душе переживая тихую тайную радость: справедливость восторжествовала, и Козлятьев больше не будет похваляться на каждом углу, что наводнил живописную Скандинавию своими рогатыми-бородатыми уродцами... Хотя, насколько я понимаю, он и раньше поставлял их исключительно на финские свалки, служа прикрытием для перевозки наркотиков... Тьфу! Я совершенно запуталась в этой скульптурно-криминальной эпопее.

А Козлятьев тем временем продолжал ныть:

— И ведь как покупали! Как покупали моих рогатеньких! Только и повторяли — еще, еще привозите! И вдруг — как отрезало! Видно, чьи-то происки, чьи-то интриги... Не иначе, Васька Баранов подсуетился... И Гена, менеджер мой, тут же исчез, будто его козел языком слизнул. Пока был успех — Гену из моей мастерской не выгнать, а как успех прошел — так пропал, даже телефона не оставил...

Козлятьев пригорюнился, отхлебнул остывший кофе и вдруг, жизнерадостно встрепенувшись, полез во внутренний карман своего клетчатого пиджака:

— А у меня, девочки, гениальная идея. Если эти паразиты козликами пресытились, так, может, начать новый период в своем творчестве?

И Козлятьев протянул нам на ладони керамическую статуэтку, изображавшую розовую толстенькую свинку с лихо закрученным крючком маленького хвостика и румяным девичьим личиком.