Фредерик Дар - Жди гостей

– Действительно, – соглашается Альбер. – Если ты хочешь получить такой снимок, это легко сделать. Мой фотограф как раз здесь со своим альбомом.

Он на какое-то время удаляется. Лавми спрашивает, не занимаюсь ли я журналистикой. Я даю ему утвердительный ответ.

Секретарь укладывает свой инструмент для ингаляции ротовой полости в металлическую коробку.

Почему эта металлическая коробка заставляет меня подумать о той, о которой упомянула Толстуха в своем рассказе? Помните, коробка, в которой находилась губка, пропитанная хлороформом?

Я призываю себя к спокойствию... «Мой маленький Сан-Антонио, не слишком полагайся на свое воображение: это может тебя завести очень далеко...»

Возвращается Ларонд, держа между указательным и большим пальцами квадрат глянцевой бумаги.

– Это тебе подойдет? – насмешливо спрашивает он. На снимке изображен секретарь Лавми анфас, занимающийся своим патроном, в то время как актер заснят со спины.

На лице у моего друга появляется макиавеллевская улыбка.

– Сознайся, Тонио, тебя интересует этот длинный тип? Я это понял по одному взгляду, который ты на него бросил. Уверен, что здесь дело нечисто. Слушай меня внимательно. Я согласен тебе содействовать и помогать максимально. Но, если в нужный момент ты не дашь мне приоритет, я помещу в газете фотомонтаж, где ты будешь представлен голым на осле и с метлой для туалетов в руках как символом твоей профессии.

Чета Берю выглядит, как в самые худшие дни. Супруги всерьез начинают испытывать голод, а съеденный ими запеченный паштет был для них все равно, что одна маргаритка для коровы. Особенно взбешена старуха. Волосы на ее бородавках аж дрожат от возмущения.

В машине жарко, и два прототипа идеальной пары напоминают вареных раков.

– Ну и долго же вы там провозились, – сердито заявляет китиха, воинственно выставляя свои усы. – Вы не представляете, как мы маринуемся в вашей машине с самого утра!

Я воздерживаюсь от сообщения, что я думаю на сей счет, а думаю я, что, по большому счету, им пристало бы быть законсервированными в банке для огурцов. Держа в узде свой гнев, как говорят наездники, я протягиваю ей фото Элвиса.

– Узнаете? – резко спрашиваю я. Мамаша Берю бросает свой тухлый взгляд на прямоугольник глянцевой бумаги.

– Нет! – категорически отрицает она. – Никогда не видела этого фрукта. Кто это?

Я разочарован. Что-то мне подсказывает в глубине души, что секретарь имеет какую-то связь (так говорится) с этой историей – более мрачной, чем он сам.

– Вы в этом абсолютно уверены? – настаиваю я. – Посмотрите хорошенько!

Тучная начинает трещать, как детская трещотка:

– Вы что, думаете, что я уже совсем слабоумная! Я способна узнать людей, с которыми знакома! И... – Она пытается утвердить противоположную мысль, что представляет определенную трудность. Но в жизни главное – это чтобы вас понимали, вы согласны?

Я засовываю фото человека с ингалятором в перчаточный ящик.

– 0'кэй! – говорю я. – Скажем, что здесь нам не повезло...

– Не повезло! – громогласно заявляют эти Гималаи дурно пахнущего жира. – Не повезло! А дом, это тоже ничего? Я вам говорю, его-то, дом, я ведь узнала.

– В сущности, мадам Берюрье, вы узнали лишь то, что никогда не видели...

Это ее ошеломляет. Толстяк пользуется этим моментом, чтобы рассмеяться, и тут его старуха поворачивается и влепляет пощечину в его свиное рыло.

Дела быстро ухудшаются, и, поскольку у меня нет ни малейшего желания проводить с Бертой в машине матч кэтча, я спешу отвезти супругов в их стойло

– До скорой встречи, мои дорогие, – говорю я им. – Если появится что-то новое, я дам вам знать...

Уф! Наконец-то отделался от них. Я бросаю взгляд в зеркальце заднего вида. Супруги, застрявшие у края тротуара, жестикулируют, как подвыпившие глухонемые неаполитанцы. Чудесный фрагмент жизни, ребята! Берю и его китиха – это ежедневная эпопея. И, самое невероятное, они еще дышат, думают (совсем чуть-чуть) и едят (о да!), как все люди. Господь Бог возгордился, когда сотворил подобные создания. Вот уж поистине богатый каталог! Если об этом хорошенько поразмыслить, может закружиться голова, как если бы вы прыгали на одной ножке по верхнему парапету Эйфелевой башни.

Солнечный циферблат моего бортового табло показывает час пополудни. Мой желудок подтверждает это, и я решаю зайти съесть тарелку квашеной капусты в какую-нибудь пивную. Тем временем моя машина проветрится и освободится от крепкого запаха супружеской четы. Я покупаю вечернюю газету и направляюсь в заведение, расположенное рядом с Военной школой.