Фредерик Дар - Подлянка

Глухой с верхнего этажа сидит на краю дыры на складном стульчике и продолжает взирать на происходящее, как пингвин мог бы смотреть в глубь Берингова пролива через прорубь во льду.

Он знает своих добрых соседей, знает, что сейчас начнется второй тайм, а может, будет и дополнительное время. До сих пор в счете вел Берю, но его корова уже встает на ноги с помощью служанки. Она надевает трусы и блузку. Закончив с главным, она готова к весенним маневрам. Ее спокойствие предвещает самое худшее.

Это и происходит.

ББ смотрит по сторонам, но не находит ничего, что могло бы утолить ее ярость, и уходит в спальню. Мадам возвращается, неся рыболовное снаряжение Толстяка в полном комплекте, и методичными движениями превращает удочку из камбоджийского бамбука в шведские спички.

– Берти! – хнычет Толстяк.

Ей на него начхать. Теперь она выбрасывает за окно спиннинг. Домработница заливается слезами. Она произносит одну молитву на латыни, вторую на бретонском, третью жестами, но Небо, кажется, не понимает сегодня ни один из этих трех языков. У Берю осталась единственная надежда – я.

– Сан-А! – умоляет он – Поговори с ней! Ты же видишь, я не виноват.

Берта поднимает свои налитые кровью глаза на глухого соседа сверху.

– Вы свидетель! – воинственно кричит она ему.

– Двадцать минут первого! – сообщает этот достойный человек.

– Дорогая Берта, – вступаю в разговор я, – успокойтесь. Красивая женщина должна контролировать свои нервы.

Она предлагает мне сходить вместе с контролем и нервами в ее задницу. Не имея желания совершать эту прогулку, я замолкаю. У Берюрье назревает большая драка. Из всех квартир сбегаются соседи. Дамы приносят вязанье, мужчины забывают про свои газеты. Консьержка звонит в коммунальную службу с просьбой прислать грузовик для вывоза обломков. Может, надо заодно вызвать пожарных?

Я встаю между супругами.

– Убирайтесь, кретин, или я и вам вломлю! – вопит Толстуха.

– Одну секунду, дорогая мадам, мне нужно задать вашему мужу всего один вопрос. Скажи, Толстяк, чего сегодня утром хотел Морпьон?

– Поговорить с тобой, – бормочет он. – Сказал, что это очень срочно. Вопрос жизни и смерти. Что ему надо тебя предупредить во что бы то ни...

Договорить он не успевает. Берта обходит меня, потрясая креслом, и обрушивает его на портрет своего Жирдяя.

Я перешагиваю через Толстяка, чтобы добраться до выхода.

– Как, вы уже уходите? – удивляется пожилая седоволосая дама.

– Да, у меня срочное свидание. – оправдываюсь я. – Постараюсь вернуться к пятнадцатичасовому сеансу, чтобы увидеть финал.

Дом номер сорок четыре по улице Сен-Мартен ничем не отличается от сорок пятого, если не считать того, что стоит на противоположной стороне улицы. Консьержка рекомендует входящим вытирать ноги, прежде чем подниматься наверх. Я спрашиваю у этой дамы, на каком этаже живет мадемуазель Япакса Данлхавви. Она мне отвечает, что на первом, и это наполняет меня радостью, потому что лифта в доме нет.

На маленькой двери светлым пятном выделяется визитная карточка. Согнув указательный палец, я использую его вторую фалангу в качестве молотка. Чудо прогресса: мне открывают. Мисс Коса здесь, и как раз с косой. Прошу вас смотреть на меня как на человека, точно передающего правду, когда я скажу, что эта малышка просто потрясающая красавица.

Черные волосы подчеркивают матовый цвет лица, а он в качестве взаимной вежливости усиливает блеск волос. У нее потрясающие глаза: голубые с золотистыми точками. Скулы слегка выступающие, губы полные, ноздри трепещут, талия тонюсенькая, ноги просто шедевр, в сравнении с которым Венера моего приятеля Мило дешевая халтура. Но самое прекрасное в этом восхитительном создании – грудь. Она способна вызвать всеобщее ликование. Во-первых, большая. Не скажу, что я страстный поклонник количества, но когда оно соединено с качеством, это чудесно, а грудь мадемуазель кажется мне очень упругой. Она меня буквально гипнотизирует.

– Мадемуазель Данлхавви? – выговариваю я, не отводя глаз от синевы ее груди (на ней синяя блузка). Она отвечает мне прекрасной улыбкой.

– О, комиссар Сан-Антонио! – щебечет этот алабанский цветок. – Чем обязана огромной чести видеть вас? Я замираю, будто окаменевший.

– Вы меня знаете? – спрашиваю. Она отходит в сторону, пропуская меня в скромную, но чистую однокомнатную квартиру.

– Кто вас не знает! И как я могу вас не знать, если работала с Пино? Его кабинет был украшен вашим портретом, господин комиссар. Вы были для него богом.