Инна Павлова - Объявляю убийце голодовку

— Ирина Аркадьевна, голубушка, ну, хорошенько подумайте, может, от кого-нибудь обноски завалялись?

— Да нет, откуда… — начала было дама, но сама себя оборвала на полуслове: — Ну конечно, Танечка, и как я могла забыть!

Сетуя на «девичью» память, Ирина Аркадьевна птичкой взлетела по приставной лестнице на антресоли и с триумфом продемонстрировала трофеи.

Теперь я была экипирована по высшему разряду. В ветхую, растянутую кофту, когда-то, видимо, шерстяную, ручной вязки, и не менее очаровательную ситцевую юбку до полу. Того линялого цвета, которого в природе просто не существует.

— Это Валентина оставила, когда в первый раз гостила, — пустилась в объяснения хозяйка. — Я хотела выбросить, но без разрешения не рискнула. С глаз убрала, а потом, видишь, совсем забыла.

Валентина — мать первой жены ее сына. Пользуясь неистребимой доброжелательностью сватьи, она до сих пор наносит ей визиты и, хотя лет на двадцать моложе Ирины Аркадьевны, без устали грузит ее своими хроническими недомоганиями. После ее отъезда хозяйка с облегчением вздыхает, кидается по выставкам и театральным премьерам. Восстанавливает порушенную ауру и насыщается положительными эмоциями. А однажды она поделилась с Аллой по секрету, что обременительные визиты бывшей родственницы отнимают у нее радость жизни. Представляете? Это у Ирины-то Аркадьевны!

Через полчаса мне было впору заступать на пост в подземном переходе. Не хватало только таблички с указанием количества скоропостижно скончавшихся родственников, похоронить которых я собиралась за общественные деньги. Завершающим аккордом стал замызганный пластиковый пакет, в который я натолкала собственные вещи, хорошенько прикрыв рваными газетами.

— Теперь тебе, голубушка, даже прокаженные не конкуренты, — восхитилась балерина. — Только юбку заколи булавочкой на талии, не то по дороге потеряешь.

Еще через сорок минут я заворачивала за угол, где поверженный Геннадий припарковал свое авто. Ключи я предусмотрительно позаимствовала еще раньше, чем заприметила зловещий «мерседес», то есть непосредственно после того, как оглоушила Гену сковородкой.

К счастью, это была не иномарка, к управлению которой я бы приступила разве что под дулом автомата. Ну совдеповская у меня психология, ничего уже с этим не поделаешь. Никакой бы рухляди не испугалась, а от одной мысли, что надо сесть за руль роскошного японского или американского автомобиля, холодею. Там на приборном щитке столько кнопок, что в глазах рябит. Куда жать-то?! Да и реагирует эта суперчувствительная техника моментально. Не успеешь сообразить, какую выкинула глупость, как окажешься в кювете. Да и гибэдэдэшники не обходят навязчивым вниманием навороченные тачки. Мне это надо, засветиться за рулем чужого авто?

Как и следовало ожидать, парни из «мерса» на меня и не взглянули. И я от всего сердца порадовалась их душевной черствости. Ни один человеколюбивый россиянин, я уверена, не отпустил бы меня хотя бы без тарелки супа.

Больше часа я петляла по городу. Теперь, когда я вообще отказывалась что-либо понимать, меня бы не удивило, если бы «на хвост» мне села, например, солнышко Марина, моя участковая врач Тимира Маргеловна или даже директриса родной школы. Подозревала я теперь всех. И только твердая уверенность, что ни одна машина не повторяет моих маневров, немного успокоила.

Я направлялась к Ивану Феоктистовичу на дачу, где собиралась привести мысли в порядок. Заодно не мешало бы уделить внимание и внешности. Для стояния на паперти она годилась в самый раз, но как раз на сегодняшний вечер у меня были другие планы.

Я всегда стараюсь быть откровенной с самой собой. Какой смысл врать единственному человеку, на которого я могу положиться в данный момент и от которого вправе ожидать реальных действий? Не на Аллочкину же несуществующую храбрость рассчитывать! Хорошо, что она хоть не впала в истерику и послушно выполняет, что я говорю. Короче, полагаться я могу только на себя. А анализ моего внутреннего состояния оказался совершенно неутешительным. Я тряслась как осиновый листок, у меня стучали зубы, а руки дрожали как не у всякого запойного. Ничего удивительного, что руль то и дело выскальзывал, и я чудом не въехала последовательно в телеграфный столб, бензовоз и «КамАЗ».

Пришлось съехать на обочину и заняться аутотренингом. Ну чего это я так распсиховалась? Глупо и неоправданно. Что мне угрожает в кафе? Даже если косметичка притащит с собой для разборок каких-нибудь мальчиков вроде тех, что меня караулят у Аллы? Во-первых, где напасешься дуболомов, вон их уже сколько выбыло из строя, — это же не регулярная армия, а во-вторых, никто мне ничего не посмеет сделать в людном месте. И все равно было неспокойно.