Михаил Петров: Гончаров и его подзащитная

— С легким паром тебя, Лерик! — придвигая столик к отопительной батарее, с чувством пожелал я. — Давай-ка по маленькой. После баньки полезно, да и когда я теперь к тебе завалюсь? Когда еще даст Бог свидеться, — усаживаясь на диван и таким образом оставляя ему кресло, запричитал я.

— Что за мрачные мысли, Гончаров? На тебя это не похоже, — садясь напротив, удивился кукловод. — Давай лучше выпьем за все хорошее! И конечно, за наше драное искусство. Дай Бог ему здоровья.

Минут через двадцать, когда в его глазах я увидел свободу и беспечность, предложил как бы промежду прочим легкий турнир по армрестлингу.

— Костя, ну я же тебя уделаю, как нехрен делать, — сев на любимого конька, оживился он. — Я же тебя всегда загибал, как младенца.

— Это ты правой меня делал, а левой у тебя не получалось, — разжигая его азарт, насмешливо возразил я. — Короткая у тебя память.

— Подумаешь, один раз проиграл, а сейчас я и левую твою положу.

— А чего мы спорим, языки бьем, рук у нас, что ли, нет? Давай прямо здесь.

Освободив половину стола — ту, что ближе к батарее, мы скрестили руки. У Валерки было громадное преимущество — длинный рычаг предплечья, но мне во что бы то ни стало нужно было уложить его левую руку.

Борьба началась и проходила с переменным успехом. Мы тужились и кряхтели, отпуская при этом едкие замечания в адрес друг друга. Через некоторое время почувствовав, что начинаю слабеть, я потихоньку стал привставать с дивана, помогая руке своим телом.

— Прижми задницу! — заметив мой маневр, прошипел Лерик. — Опусти задницу! Я тебе говорю! Так нельзя! — наблюдая, как его рука медленно, но неотвратимо укладывается на стол, возмущался он. — Это нечестно!

Дожав его руку почти до столешницы, до батареи отопления, я молниеносным движением правой руки выдернул из-за радиатора заготовленные там наручники и защелкнул у него на запястье.

— Ты что? Сдурел? — Серея лысиной, он попытался все обратить в шутку. — Или ментовские хохмы не дают тебе покоя? Расстегни сейчас же. Мне это не нравится. Всякая шутка имеет свои границы. Расстегни!

— Сейчас. — Зайдя со спины, я резко заломил его правую руку и защелкнул вторую пару браслетов, которые крепились к кронштейнам батареи. — Ну вот, Лерик, теперь у нас все в полном порядке. Отдыхай и думай, а я покуда выпью немножко водки. Ведь ты не поверишь, а у меня уже несколько дней во рту не было ни капли спиртного.

— Перестань молоть ерунду, объясни, что все это значит!

— Это ты должен мне объяснить, зачем удавил соседку и почему приходил туда второй раз в прошлую субботу ночью.

— Что за ерунду ты мелешь? — покрываясь потом, затрепыхался Лерик. — Я буду жаловаться на тебя в суд.

— Ну, этой серьезной организации нам с тобой точно не избежать, — довольный своей шуткой, заржал я. — Но пока до скамьи подсудимых доберешься, тебе предстоит пройти еще несколько инстанций, тех, где умеют развязывать языки. Впрочем, расколешься ты быстро, ты же новичок в этом деле.

— Они ничего не докажут, — облизав губы, проскрипел Лерик. — Доказательств нет, а значит, все это пустая болтовня, отстегни меня и убирайся вон.

— Да что ты говоришь, как это нет доказательств? Неужели ты думаешь, что я бы себе позволил просто так, не имея на то оснований, привязать тебя к трубе? Упаси Бог. Никогда в жизни. Дело в том, что видели тебя, когда ты субботней ночью открывал своим ключом дверь верхней квартиры.

— Кто видел?

— Это тебе предстоит узнать в процессе следствия, — позволил я себе маленькую неправду. — Там ты встретишь своих знакомых и очень удивишься. Но это не все. Лерик, ты растяпа, ну как можно было на месте преступления оставить такую серьезную улику, как отвертка.

— Врешь, отвертку я принес.

— Отвертку-то ты принес, тут врать не буду, да вот только про крестовую насадку забыл. Ее подобрали на полу под решеткой вентиляционной шахты. Как раз ее и недостает в пенале твоего универсального набора. Нехорошо это, Лерик, старых старух глушить, еще Достоевский это осуждал.

— Достоевский не осуждал, классик пытался разобраться.

— И ты, продолжая его линию, тоже решил начать изыскание? Зачем тебе это?

— Нищета! — вдруг сразу сломался он. — Нищета — это порок и свинство.

— Но не повод для преступления.

— Я это понял только теперь, после того, как уже его совершил. Наблюдать за ней я начал давно, больше года. Мне было известно, что старуха богата, и потихоньку я принялся налаживать с ней контакты — то бутылочку принесу, то кран починю, а то и просто посидим с ней вечерок, чайку попьем, за жизнь поговорим. В общем, приручил, как говорится. Приручить-то приручил, а толку никакого, не мог я ее на словах подловить. Не хотела старуха колоться, хоть ты лопни. Какие только наводящие вопросы я ей ни задавал, как только ни провоцировал — бесполезно. И тогда я избрал другую тактику. Начал как бы случайно тыкаться у нее по квартире. Ну, допустим, встану на скрипучую половицу и наблюдаю за ее реакцией. Или в плафон залезу, вроде пыль вытереть. Ничего, все пусто. Я уже отчаялся, и вдруг однажды зашел у нас с ней разговор о том, как много приходится платить за электроэнергию, и она попросила снять показания счетчика. Я открыл щиток и чуть не упал, настолько грязным и жирным был счетчик, а прочитать цифры в мутном окошке можно было только с большим трудом. По привычке я предложил его почистить. Как она взбеленилась! Тогда-то я все и понял. По осени мое открытие случилось, а я все не решался. Боязно в первый раз. А тут, когда серия убийств началась, я понял, что больше медлить нельзя, что сама судьба дает мне шанс совершить преступление, отвечать за которое придется кому-то другому.