Ирина Андросова - Девушка Бандераса

С одной стороны, мне было приятно, что Вадька стоял до последнего, но с другой — стойкость его в конечном результате ничего не меняла, и его мерзкий поступок, как ни крути, все равно оставался гадким, диким и отвратительным. Нет, сейчас-то любимый, вернее, бывший любимый, нет, все-таки любимый… В общем, скорее всего, Вадим уже проснулся в московской квартире и раскаивается, но теперь уже встану в позу я. Отключу телефон и напрочь откажусь выяснять отношения. Пусть теперь он помучается…

Подумать только! Мерзавец Гадованюк развалил три пары и сбил с пути отца уже, наверное, двух малолетних детей просто для того, чтобы уложить в постель очередную девицу! Этот товарищ далеко пойдет!

Так думала я, выгребая из оскверненного салона своей машины пустые бутылки от шампанского и водки, пластиковые стаканчики, испачканные алой помадой, надкусанные шоколадные конфеты, фантики, окурки сигарет и огрызки яблок. И вдруг со стороны автобусной остановки послышался хорошо знакомый дребезжащий женский голос. А вскоре показалась и сама мадам Финкель.

— А чего это меня никто не встречает? — громко волновалась она, желтым колобком подкатываясь к дому Макса. — Симу Юрий Игоревич с коликой в стационар уложил, а меня таки отправил домой.

Алла все продолжала беседовать у меня под окном со своим горячим поклонником и не сразу обратила внимание на возвращение дальней родственницы. А когда обратила — сразу же испарилась в неизвестном направлении, оставив виновника всех наших бед сиротливо стоять у забора.

Но долго сиротствовать Гадованюку не пришлось. Его тут же взяла под свое теплое крыло матушка Розы на выданье. Лишь только завидев высокую ладную мужскую фигуру, без всякого дела отсвечивающую на проходе, мадам Финкель тут же закричала:

— Ой, Эдуард, здрассти! Какая приятная встреча! Я все время хочу у вас спросить… А вы, простите, женаты? А у вас, я извиняюсь, дети есть?

Мадам Финкель, ничего не знавшая о поездке младшей дочери в ОВД, вертела головой в поисках Розы и из последних сил удерживала приятной беседой то и дело порывающегося удрать Гадованюка.

— Те-етя, те-етя ко-ошка! Выгляни в око-ош-ко! — доносились жалобные детские голоса с участка Виолетты Петровны.

Они рвали мне душу. Так же, как и тихий Галкин плач у забора напротив. Всхлипывая, Галка подстригала кусты и приговаривала:

— Поймать, кастрировать и обратно в подпол засадить…

Ей поддакивал Григорий, что с перемазанным лицом и грязными по локоть руками копался тут же, на проспекте Финкелей, в моторе своей старенькой машинки:

— Ага, а деньги отнять и на всех разделить… Тьфу ты, черт, опять карбюратор развалился… Отобрать, говорю, деньги-то и на всех разделить…

Галина перестала шмыгать носом, задумчиво посмотрела через забор на Гадованюка и негромко сказала:

— А что, это вариант… Гриша, заходи слева.

Эдуард, который уже давно блуждал тревожным взглядом по лицам окружающих, задержал глаза на сладкой, с пираньим оскалом улыбке мадам Финкель, которая трещала без умолку, шаря по округе глазами, потом кинул скользящий взгляд на недобро усмехающуюся Галку, поигрывающую секатором, и, наконец, уперся глазами в хищный прищур Григория. Еще оставались Иван Аркадьевич, что, покачиваясь под Моцарта, с любопытством поглядывал через забор, участники «Кошкиного дома» у Виолетты на участке и мы с Янкой, безрадостно копающиеся в загаженной веселыми гуляками машине.

Видимо, осознав, что Алкиной любви ему все равно не сыскать и надо уносить отсюда ноги, Гадованюк, плохо соображая от отчаяния, что делает, кинулся за помощью ко мне.

— Слушай, ты же сейчас в Заволжск едешь? — зачем-то хватая меня за пуговицу на блузке, быстро проговорил он. — Прихвати меня, ладно?

— Попробуй только! — грозно крикнула Галина, щелкая в воздухе секатором.

«Ни за что не возьму!» — решила я и широко распахнула заднюю дверь, приглашая негодяя садиться в машину.

Вместо «спасибо» всю дорогу Эдуард учил меня жизни.

— Знаешь, отчего все твои проблемы? — без спроса залезая в пачку сигарет и вытягивая последнюю сигаретку, ту, что даже вор не берет, настырно доканывал меня разговорами попутчик.

Я сделала музыку погромче и еще внимательнее впилась глазами в дорогу. Эдуард тут же приглушил приемник и сам себе ответил:

— А проблемы твои оттого, что ты — по сути своей овца. Нет, ты, пожалуйста, не обижайся, я не в том смысле. Просто все люди делятся на волков и овец. Хищники съедают травоядных, и овцам ничего не остается, как принять позицию силы.