Маша Стрельцова - Помело для лысой красавицы

— Все говорят, — пожала она плечиком.

— В Москве говорят кур доят! — отрезала я.

«Ну, Глашка, попадись ты мне только!» — мрачно подумала я.

Тут с другого бока уселся Вишневский, протягивая мне коктейльчик. Господи, ну что ж он так не вовремя — то всегда! Басни о швейцарском миллионере он не должен был услышать.

Слава богу Инка уже переключилась.

— Ой, Маш, какой мне сегодня анекдот рассказали, я просто уржалась! В общем, поженились лиса с медведем, ну и лиса ему вскорости родила поросеночка. Пошел медведь с ней разводиться, а судья — мол, причины говорите, а то не разведу. Медведь и начал рассказывать — и рыжая она, и взял не девочкой замуж, и вообще она ему поросенка родила. Судья все это выслушал, и говорит лисе: мол, что вы, гражданочка, в оправдание скажете? А лиса и говорит: Мол, я во-первых не рыжая, а золотая, а какой золото без пробы? А что касается поросеночка, так все мужики свиньи, кого я родить ему должна была?

Я вежливо похихикала, этот анекдот я давным-давно в инете прочитала, но не расстраивать же человека!

Тут кто-то умный выключил и без того приглушенный свет, оставив только красную лампу, освещавшую полметра над полом. Рука Вишневского как-то очень по хозяйски обвилась вокруг талии, напоминая о нем.

— Пошли потанцуем? — предложила я ему. Все-таки совесть у меня иногда просыпается, а тут как по заказу — красивая и медленная мелодия. «Затопленный мир» Мадонны.

— Нет, я не умею, — сказал он. Тут ко мне приблизились ноги в синих джинсах, в полумраке я еле-еле различила лицо Дэна и он протянул мне руку.

И я с радостью ухватилась за нее, поднялась и пошла за ним, в тот же момент выкинув из головы абсолютно все. Инку, Вишневского, свои проблемы. И сама потянулась к его губам, все равно ведь никто не видит.

Я не его целовала. Я целовала Димку, отчаянно пытаясь воскресить в своей памяти его образ. Припадала к нему, краем сознания улавливая музыку, под которую мы танцевали.

Я не возмутилась, когда его ладони поползли вверх по ногам — под коротенькое платье, с нетерпением ожидая, когда кончатся чулочки и я обнаженной кожей почувствую его.

Я впечатывала себя в его тело, раздражаясь от барьера одежд. В какой — то момент я не выдержала и наплевав на все пробралась под его джемпер и ладошки наконец ощутили гладкую и теплую кожу груди.

«Я его хочу. Жутко», — мрачно осознавала я, чувствуя что меня словно засасывает в огромную черную воронку, из которой мне — не выбраться.

И тут какой — то придурок включил верхний свет.

Мы мгновенно сдернули руки друг со друга, и я, разозлившись, схватила Дэна за руку и потащила его к выходу. На мгновение я перехватила внимательный взгляд Вишневского, но мне было уже все безразлично.

— Ты куда меня тащишь? — со смехом спросил меня Дэн, когда мы поднимались по лестнице.

— Коллекцию картин смотреть, — сосредоточенно ответила я.

Потом я долго терзала его на огромной кровати, временами смахивая слезы. Я не позволила ему зажечь свет, я не позволяла ему говорить, я закрывая ему рот поцелуями — потому что это был не Димкин голос. Изо всех сил я держалась за свои иллюзии. Я отчаянно и безнадежно ласкала его тело, в глубине души понимая что все это — substitute. И что Димку не вернешь…

Потом он уснул, а я провела остаток ночи, приподнявшись на локтях и жадно всматриваясь в его лицо. В неверном ночном свете, просачивающемся в арочное окно, он был копией Димки. А я смотрела и тихо плакала.

К рассвету я приняла решение.

Я не стану больше лечиться у Оксаны. Расторгаю договор — более я не нуждаюсь в ее лечении. Буду пить только обезболивающее, прописанное Энглманом, чтобы не страдать от боли.

По матери надо решать как можно скорее, не дай бог не успею я ту мерзавку поймать.

Также надо с умом распорядиться деньгами, чтобы мать не преподнесла церкви чрезмерно щедрый дар.

А после этого у меня состоится серьезная беседа с Богом. Обязательно надо покаяться. Димку — то Господь автоматом взял к себе — настоящая любовь — она все грехи покрывает. А за мной целый воз тянется — и прелюбодействие, и обман, и волшба, и мать особо не люблю. В общем практически все заповеди, только что осла чужого я не желала.

На все про все у меня оставалось три недели.

Run, Lola, run!

Я тихонько выскользнула из-под одеяла, оделась и пошла к двери. Потом, поколебавшись, вернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Димку.