Ю Несбё - И прольется кровь

– Я только хочу сказать, что…

– Ты правда еще не закончил трепаться, Ульф?

– …не люблю, когда меня сразу после всего выгоняют. Дело в самоуважении, если ты…

– Заткнись и поспеши, пока ты еще можешь.

– Обещаешь?

Она вздохнула:

– Просто хорошенько оттрахай Аниту.

Я заполз в постель. Она помогла мне устроиться. Я закрыл глаза и начал толчковые движения, не слишком быстрые и не слишком медленные. Она стонала, ругалась и бранилась, но так, что мне ее слова казались ободряющими. В отсутствии какого-нибудь метронома я скоро стал двигаться в такт храпу из соседней комнаты. Я чувствовал, что дело идет на лад. Я старался не думать о свойствах презерватива или о том, как может выглядеть наше с Анитой потомство.

Внезапно она застыла и замолчала.

Я прекратил толчковые движения, подумав, что она что-то услышала, например перемену ритма отцовского храма или приближение кого-то к дому. Я затаил дыхание и прислушался. Храп представлялся мне абсолютно таким же равномерным, как и раньше.

И вот женское тело подо мной вдруг полностью расслабилось. Я озабоченно посмотрел на Аниту. Ее глаза были закрыты, она казалась неживой. Я осторожно прикоснулся большим и указательным пальцем к ее шее, пытаясь нащупать пульс, и не нашел его. Черт, где же пульс, она что…

Потом из ее рта раздался низкий звук. Поначалу это был ворчливый рык, он постепенно нарастал, переходя во что-то знакомое. Тяжелый вдох и выдох, как из дырявого глушителя.

Вот так, она была дочерью своего отца.

Я втиснулся в пространство между маленьким женским телом и стеной, почувствовал спиной холод обоев, а бедром – край кровати. Но я был в безопасности. Пока.

Я закрыл глаза. В голове у меня было две мысли. Я до сих пор не вспомнил о валиуме. И «ты застрелишь зеркальное отражение».

А потом я уплыл в мир снов.

За завтраком я встретился с отцом Аниты, и облик его удивительно совпал с представлением, которое неосознанно возникло у меня в голове из-за его храпа. Волосатый, полный и суровый мужчина. Мне казалось, что в его храпе я слышал даже его сетчатую майку.

– Ну, – сказал он сурово и затушил окурок в недоеденном куске хлеба, лежащем перед ним на столе. – Судя по твоему виду, кофе тебе не помешает.

– Спасибо, – с облегчением сказал я, усаживаясь напротив него за пластмассовый стол.

Он посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на газету, облизал кончик карандаша и мотнул головой в сторону плиты и кофейника:

– Бери сам. Не получится и дочь мою трахать, и чтоб кофе тебе подносили.

Я кивнул, нашел в шкафчике чашку и налил в нее чернющий кофе, поглядывая в окно. Облачность не прошла.

Отец Аниты сидел, уставившись в газету. В наступившей тишине я слышал тихое похрапывание Аниты.

Мои наручные часы показывали четверть десятого. Интересно, Йонни все еще в деревне или уехал искать меня в других местах?

Я отхлебнул кофе. У меня возникло желание прожевать его перед тем, как проглотить.

Отец Аниты поднял на меня глаза:

– Подскажи мне другое слово, обозначающее кастрацию.

Я посмотрел на него:

– Оскопление.

Он опустил взгляд в газету:

– Через «о»?

– Да.

– Ага, может быть.

Он лизнул карандаш и вписал слово в кроссворд.

Когда я вышел в коридор, надел обувь и собрался идти, из спальни вылетела Анита. Она была голой и бледной, волосы всклокочены, взгляд безумный. Она заключила меня в объятия и прижала к себе.

– Я не хотел будить тебя, – сказал я, безуспешно пытаясь добраться до двери.

– Ты вернешься?

Я откинулся назад и посмотрел на нее. Видимо, она знала, что мне известно: обычно они не возвращаются. Но все же она хотела знать мой ответ. Или нет.

– Я попробую, – сказал я.

– Попробуешь?

– Да.

– Посмотри на меня. Посмотри на меня! Ты обещаешь?

– Конечно.

– Ты сам сказал это, Ульф. Ты пообещал . Никто не может дать обещание Аните и не сдержать его, понимаешь? Ты оставил мне в заклад свою душу.

Я сглотнул и кивнул. Технически я ведь не пообещал ей ничего, кроме как попробовать. Попробовать пробудить желание и найти время, например. Я высвободил руку и дотянулся до дверной ручки.

Я направился в хижину длинным обходным путем. Прошел за холмом на северо-востоке, чтобы подойти со стороны леса, двигаясь между деревьями.

Олень стоял и чесался рогами об угол хижины. Он не решился бы подойти настолько близко, если бы в хижине кто-то был. И все же я ползком добрался до русла ручья и, пригнувшись, добежал до места, где спрятал винтовку. Я разобрал камни, вытащил ружье из толя, проверил, заряжено ли оно, и направился к хижине.