Помолчав несколько секунд, он спрашивает:
– Готовы?
Илан молча кивает.
Полицейский делает знак врачу, и тот отворачивает простыню.
На женщине темно-синее платье и легкий кардиган, наверное белый – был белым, теперь он весь в пятнах и разодран в клочья. Илан видит ее босые ступни и отворачивается, не в силах сдержать слезы. Он зажимает рот ладонью, вздрагивает всем телом и произносит сдавленным голосом:
– Это она… Моя мать.
Илан не знает, куда девать глаза, на покойницу он смотреть не может.
– Это она. Это она. Это моя мать. Да, это моя мать.
Простыня плавно опускается на мертвое лицо: в порезах все еще блестят осколки стекла. Судебный медик постарался хоть как-то привести тело в порядок, но голова сильно изуродована – череп проломлен до лба, волосы склеились от засохшей крови.
Врач подходит к второй каталке и повторяет процедуру.
Илан видит отца. Его лицо почти не пострадало, только на щеках и лбу остались мелкие порезы. Глаза закрыты, он выглядит умиротворенным, почти красивым. На нем голубая рубашка, «перечеркнутая» по диагонали темным следом, который почти выжег ткань.
Взгляд Илана скользит по простыне. Он замечает, что на уровне ног покрывало плоско лежит на столе, и понимает, почему врач открыл тело только до пояса.
Из его груди рвется глухое рыдание, он выдыхает, собрав последние силы:
– Это мой отец. Да, это он. Это мои родители…
Патологоанатом бросает на него взгляд, полный сострадания, и прикрывает тело. Илану плохо, он боится упасть, голова кружится. Внутри образовалась пустота, через которую безвозвратно утекает время. Свет неоновой трубки расплывается, но секундная стрелка часов движется в правильную сторону. Он ничего не может понять.
– Опознание окончено. Сейчас мы отвезем вас домой.
Илан отлично расслышал слова полицейского, хотя его губы не шевельнулись.
– Да, возвращайся и выпей за наше здоровье, ладно? В погребе есть шампанское. «Теттенже». Только открывай осторожно, ты ведь у нас не по этой «кафедре».
Илан уверен, что ни полицейский, ни врач не слышали этих слов. Они торопятся выйти, хлопает первая дверь, потом вторая. Илан кидается следом, видит, что ручки нет, выйти нельзя, и начинает стучать по стеклу круглого окошка.
– Эй, выпустите меня!
По шее Илана пробегает холодок. Он видит силуэты людей, удаляющихся по «суставчатому» коридору, ни один не оборачивается, они не слышат его криков. Илан толкает дверь – все напрасно. Кто-то кладет руку ему на плечо – это усатый полицейский.
– Опознание окончено. Сейчас мы отвезем вас домой.
Что это – сон? Или бред? Усач берется за ручку, первая створка открывается, все выходят, двери закрываются, люди уходят.
У Илана появляется жуткое чувство: он попал в адскую западню, уподобился Сизифу с его камнем, он застрял, не может шевельнуться, как будто время растянулось.
Время возвращается в нормальное русло. Илан натыкается на стекло.
Чья-то рука на плече.
Он оборачивается и застывает от ужаса.
Прямо перед ним, сантиметрах в десяти, лицо отца. Он медленно моргает, наклонив голову, как будто хочет получше рассмотреть лицо сына. Рот у него слегка перекошен, как если бы его сначала отклеили, а потом снова приклеили, причем очень неумело. Илан уверен, что спит, и одновременно точно знает, что это не сон, что все совершенно реально.
Это нереально.
Илан превратился в соляной столб и все-таки делает то, чего делать не стоило ни при каких обстоятельствах, – опускает глаза. Жозеф Дедиссет стоит не на ногах, его рассеченное пополам тело… установлено на прозекторском столе, голубая рубашка целомудренно прикрывает разорванные сухожилия и мышцы. На стальной каталке кровью написана фраза: «Это реальность, но это нереально».
Отец показывает Илану окровавленный указательный палец и улыбается. У него всегда были очень красивые зубы, а теперь во рту торчат страшные пеньки-обломки.
– Как давно мы не виделись, сынок… Ты теперь совсем взрослый. Изменился. Но выглядишь уж точно лучше меня. Мои ноги «сделали ноги».
Илан не знает, плакать ему или смеяться, из горла рвется полусмех-полустон. Он чувствует холод правой щекой. Смерть всегда холодная. Отец касается его кончиками пальцев, продолжая улыбаться. Он похож на Джонни Эка из «Уродцев» [21] « Уродцы » ( англ. Freaks) – американский художественный фильм 1932 года режиссера Тода Броунинга, драма с элементами фильма ужасов. В бродячей цирковой труппе вместе с «нормальными» актерами выступают люди с экстремальными отклонениями в физическом развитии. Джонни Эк – человек без нижней части туловища.
, фильма Тода Броунинга. Илан смотрел эту картину несколько раз. Он включается в игру.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу