Элен Гремийон - Гарсоньерка

Пигмалионизм – сексуальное возбуждение, вызванное статуями.

Подиафилия – разновидность фетишизма, объектами которого выступают женские передники (и вообще одежда субреток). Часто сочетается с неумеренным пристрастием вступать в связь со служанками.

Сидеродромофилия – стремление к совершению половых актов в движущемся транспорте (чаще – в поезде), когда сексуальное возбуждение достигается и поддерживается ритмичным покачиванием движущегося транспортного средства, достигая максимума при возможности созерцания происходящего посторонними при прохождении поезда через станцию.

Скатофилия – фетишизм фекалий; сексуально мотивированное влечение к человеческим или иным испражнениям.

Сомнофилия – постоянное и непреодолимое влечение к эротическим контактам (ласки, орально-генитальные ласки, не сопряженные с насилием) со спящими.

Стигматофилия – сексуальное влечение к созерцанию оставленных на теле отметок в виде укусов, царапин, кровоподтеков, следов от инъекций и т. п., а также татуировок, пирсинга, родимых пятен, шрамов.

Трихофилия – фетишизм волос; сексуальное влечение к волосам (собственным или партнера) и манипуляциям с ними.

Ундинизм (урофилия) – сексуальное возбуждение, связанное с мочевыделителъной функцией у самого субъекта или у партнера того же или противоположного пола.

Формикофилия – влечение к стимуляции эрогенных зон ползающими и/или кусающими муравьями, как правило, в области гениталий.

Хореофилия – сексуальное возбуждение, вызванное танцем.

Эметофилия – сексуальное влечение к рвотным массам, рвоте или наблюдению за ее процессом.

Эндитофилия – сексуальное возбуждение, вызванное тем, что партнер во время полового акта остается одетым.

Эротофонофилия – сексуальное возбуждение от совершения убийства или попытки совершить убийство.

Чуть не забыла.

Педофилия – сексуальное влечение к детям.

Крышку Лисандра опустила сама. Музыкальная шкатулка внезапно захлопнулась. Губы Лисандры сомкнулись, ее голос умолк, оборвался заунывный рассказ, вызубренный ею наизусть. И танец закончился, теперь они неподвижно стояли посреди зала. Пепе прижимал к себе Лисандру, она склонила голову ему на грудь, от нее осталось лишь тело, скованное мыслью о безвыходности, тело, утратившее голос, тело, опустошенное, как после изгнания бесов. Она оказалась за пределами горя, и Пепе был потрясен. Старик прикрыл Лисандре глаза рукой, будто мертвой. Он достаточно наслушался. Конечно, ему удалось ее разговорить, но блужданий ее он не понимал, и, чтобы у него появился хоть ничтожный шанс уловить суть ее страданий, ему надо было пройти через этот лабиринт ревности самому. Он не мог заговорить: все слова казались пустыми рядом с грязью и прелестью мыслей, которыми Лисандра только что с ним поделилась. В голове у него кружились, сменяя одна другую, несколько возможных фраз. Ты сама себе это внушила. Может быть, Витторио ни в чем не виноват? Может быть, ты приписываешь ему собственное видение мира? То, о чем ты говоришь, – всего лишь твои страхи, у тебя нет никаких доказательств его измены, а если бы даже он тебе и изменял, он от тебя не уходит, и это что-нибудь да значит… Уверяю тебя, это пройдет, поверь, кому, как не мне, это знать, а если бы даже вы и расстались, это еще не конец света, ты с этим справишься, ты встретишь кого-то другого, ты молода, ты красива, ты умна, не своди себя только к этой любви, Лисандра, не своди себя к любви, в жизни так много прекрасного… Но Пепе так ничего и не сказал, потому что среди всего этого безумия его поразила предельная ясность ума Лисандры, он знал, что она сама уже говорила себе все это, сама, и не раз, пыталась себя образумить. Молчание Пепе было признаком бессилия, никак не осуждения, однако Лисандре именно оно и почудилось. Паранойя, однажды начавшись, не замыкается на любви, эта зараза переходит на все пласты общения.

– Ты меня презираешь?

Как она могла такое подумать? Пепе еще крепче прижал к себе Лисандру, показывая тем самым, что нет. Того, кого презирают, не обнимают так крепко. В конце концов он заговорил и, сам толком этого не сознавая, произнес как утверждение, которое пусть и не могло умерить душевную боль, но, по его мнению, ставило ее в ряд тех скорбей, какие – и это всем известно – со временем забываются: «Ты так молода». Лисандра отшатнулась, возмутилась: при чем тут возраст, если она не может жить без Витторио!